— Ты ведь ненавидишь меня, верно? — неожиданно спросила она его однажды вечером, сразу после того как они закончили очередную любовную схватку в постели.

Павлин отвернулся от нее.

— Да, ненавидишь. За что же? — Она подперла рукой подбородок. — Потому что стала причиной твоего бесчестья? О боги, как это скучно! Почему в том, что мужчина теряет честь, всегда виновата женщина?

— Нет, — выдавил он. — Это моя вина.

— По крайней мере, ты хотя бы говоришь правду. — Она пальцем провела вокруг его уха. — Значит, если ты сам виноват в утрате своей чести, то за что же ты ненавидишь меня?

— Потому что тебе это безразлично, — осмелился признаться Павлин.

— Так же, как и тебе, дорогой. — Лепида ущипнула его за мочку уха. — Иначе бы ты ушел от меня прямо сейчас. Но ведь ты не можешь этого сделать, верно?

Он собрался было ответить ей, но так и не нашел нужных слов. Пауза надолго затянулась.

— Ты так не думаешь, Павлин, — заявила Лепида и сунула ему под нос свою стройную белую ногу. — Целуй!

Он покорно склонил голову и, представил себе укоризненный взгляд отцовских глаз, поцеловал подъем ее ноги. Кожа Лепиды имела привкус меда и предательства.

Письмо трепетало в его дрожащей руке, и ему казалось, что желудок вот-вот выскочит у него изо рта. Он едва успел добежать до уборной, где его несколько раз вырвало.

«Мой дорогой Павлин, — написал Марк знакомым твердым почерком. — Сенат закончил споры о необходимости дренажных канав и нового акведука, а также о снижении уровня рождаемости (по меньшей мере, вкратце), и поэтому я приезжаю домой погостить. Можешь ожидать меня…»

— Я думаю, что увижу тебя сегодня утром, — зевнув, произнесла Лепида, когда Павлин появился в атрии. Она еще не успела переодеться в дневное платье. — Получил письмо? — спросила она и потрясла свитком пергамента, зажав его кончиками пальцев.

— Он возвращается.

— Да, я уже прочитала его послание. Хочешь ячменной воды?

— Не хочу. — Павлин несколько раз прошелся по комнате туда и обратно. — Он возвращается.

— Может, хватит повторять одно и то же? — спросила Лепида, устраиваясь среди подушек.

— Лепида, нам это нужно прекратить. — Он заметил, что в вестибюле атрия уже собралась кучка рабов и, прикрыв ладонью рты, о чем-то перешептывается.

— Зачем? — Лепида протянула руку и взяла его запястье. — Разве ты не будешь скучать по мне? — Вторую руку она положила ему на колено.

— Не надо, — прошептал Павлин. — Не делай этого.

— Чего именно? — Ее пальцы скользнули выше по его бедру. — Это?

Он закрыл глаза и простонал. Было слышно, как рабы бросились врассыпную.

— Павлин! — приветственно помахал рукой из паланкина Марк. — Дай мне руку, мой мальчик! Я сидел в этом тесном ящике с самого рассвета и у меня ломит все тело.

Павлин помог отцу спуститься на землю перед входом в дом и удостоился его объятий. Ему в ноздри тотчас же ударил знакомый запах плохо постиранной одежды и чернил. Пряча глаза, Павлин уткнулся лицом в изуродованное отцовское плечо. Утро было хмурым и прохладным, но его щеки горели.

— Рад видеть тебя, мой мальчик, — с улыбкой посмотрел на сына Марк. — У тебя усталый вид. Наверно, тяжело на службе приходится?

Павлин почувствовал, что от стыда у него горят уши. На его счастье в следующий миг из паланкина вывалился целый ворох пергаментных свитков, и это помогло ему уйти от ответа.

— Смотрю, ты привез всю свою библиотеку, отец?

— Не всю. Лишь размышления Сенеки, кое-какие труды Плиния, сатиры Марциала и кое-что еще. Вот, возьми их. Нет, нет, подержи их все, а я тем времени отправлюсь поцеловать мою дочь.

Сабина, легкая как птичка, вылетела из дома навстречу отцу.

— Папа, папа! — крикнула она, бросаясь Марку в объятия.

— Скучала по мне, малышка? — спросил сенатор и звучно чмокнул ее в щеку. — Я тоже по тебе скучал и приготовил для тебя подарок.

— Пони? — радостно спросила девочка.

— Нет, он бы не поместился на носилках. Ожерелье из кораллов. Будешь в нем такая же красивая, как и твоя мама.

— О, Марк! Наконец-то ты вернулся! — с притворной радостью воскликнула Лепида, спускаясь вниз по ступенькам. На ней было зеленое шелковое платье и жемчуга, свадебный подарок мужа.

От неожиданности Павлин выронил свитки и неуклюже кинулся их подбирать. Краем глаза он увидел, как Лепида, улыбаясь, что-то нежно шепчет на ухо отцу. Как она только может? Всего час назад она страстно извивалась под ним, обхватив ногами его бедра, царапая острыми ногтями ему спину. Как она может делать такое и невинно смотреть в глаза мужу, радостно приветствуя после долгой разлуки?

— Добро пожаловать домой! — сказала Лепида и поцеловала Марка в щеку. Затем ее взгляд скользнул через плечо и остановился на Павлине.

Он не верил, что сможет когда-нибудь посмотреть отцу в глаза.

Наконец-таки все закончилось. Закончилось, и отец никогда ни о чем не узнает. Даже если Лепида попытается что-то предпринять…

В тот вечер за ужином она не сводила с него глаз, игриво водя язычком по краю наполненного вином кубка. От волнения он перевернул вазу с виноградом.

— Осторожнее! — воскликнул Марк, успев подхватить вазу прежде, чем та упала со стола. — Ты здоров, Павлин? Ты что-то неважно выглядишь.

— В казармах ему не дают ни одной свободной минуты, дорогой! — пояснила Лепида и наполнила вином кубок мужа. — Два последних месяца я почти не видела его. Сабина вся извелась от одиночества, очень тосковала по Павлину.

— Я… я направил прошение о переводе в другой легион, — пролепетал Павлин. — Император взял с собой когорту преторианцев в Дакию…

— Ты покидаешь нас? А ведь я только приехал. Разве так можно? — удивился Марк.

— Нет, никакой спешки нет. Это будет нескоро, — с улыбкой произнесла Лепида.

Павлин встал, в очередной раз чуть не опрокинув вазу с виноградом.

— Мне пора в казармы.

— Останься, — попросил Марк, тоже вставая. — Я уложу Сабину спать и займусь составлением списка новых свитков, а ты мог бы развлечь Лепиду рассказами о твоих боевых подвигах.

Павлину показалось, что его сердце упало в желудок.

— Ты весь вечер будешь составлять этот список? — уточнила Лепида, по-прежнему не сводя глаз с Павлина. — Но ведь это займет много времени, пожалуй, всю ночь.

— Пожалуй, лучше приступить к делу прямо сейчас. Если я оставлю эти свитки здесь, то рабы непременно засунут их куда-нибудь. Тогда мне их ни за что не найти.

— Мне надо идти, — повторил Павлин, чувствуя ненависть к самому себе.