И только Томо была здесь одна, на дороге, в своей мышиной нелепой шали, плотно замотанной вокруг шеи, с зонтом в оледеневшей от стужи руке. У неё не было сил идти дальше, — и на неё накатила безысходная обречённость.

Много лет назад она вручила ключ от своей жизни человеку по имени Юкитомо, своему супругу. Всё, во имя чего она так страдала, за что боролась, чего добилась, — всё это умещалось внутри очень тесного круга, именуемого семьёй. Внутри этой бесчувственной, неприступной, несокрушимой цитадели. Да, здесь она победила и получила своё. Этому она отдала все свои силы, но, глядя на оранжевые огни на склоне холма, Томо вдруг ощутила всю бессмысленность той искусственной жизни, на которую было потрачено столько души и ума. Неужели всё, ради чего она жила, было пустым и ничтожным? Нет, нет! Томо решительно тряхнула головой, отгоняя эту мысль. Да, она существует в каком-то смутном, неясном мире, где нужно передвигаться на ощупь. Там нет красок, тепла и уюта, и вокруг беспросветный мрак. Но в конце туннеля есть свет — её ждёт иной, сияющий мир. Он должен быть там, должен — иначе в мире нет справедливости! Нельзя отчаиваться, нужно идти вперёд. Нужно подниматься по склону, иначе она никогда не достигнет вершины…

Томо с глубоким вздохом перехватила зонтик. Другой рукой она ещё крепче прижала к себе матерчатую сумку с документами. Потом подняла глаза: перед ней тянулась вверх дорога. До вершины было ещё далеко. Она думала, что уже близко, однако она ещё не прошла и половины.

Томо закрыла зонтик, превратив его в трость, и натянула на голову серую шаль. Потом вновь побрела вперёд.

Через неделю, в субботу, в усадьбу приехала с младшей дочерью Кунико Эцуко. Это был её первый визит после Нового года, и она пожаловала с ночёвкой. Томо была на ногах, хотя с самого утра чувствовала себя разбитой и почти ничего не ела. Накануне вечером она едва добрела до дома. Под конец Томо уже не могла сделать шага без передышки. Открыв решётчатую дверь, она буквально рухнула на приступку и замерла, не в силах произнести ни слова.

Суга вышла поприветствовать её, но Томо даже глаз не подняла, только пошевелила рукой и прошептала:

— Горячей воды…

Шаль Томо покрывал густой слой снега. Суга оторопела. Она принесла горячей воды и заглянула Томо в лицо. Оно было нездорово-жёлтого цвета и усеяно каплями пота.

— Что случилось? Госпожа…

— Ничего не случилось, — ответила Томо, не открывая глаз. — Просто немного устала. Пожалуйста, не говори хозяину.

В тот вечер она легла рано, однако утром поднялась как обычно: она помнила, что к ним приезжает Эцуко. Она не может болеть, пока дочь здесь. Томо страшилась, что уже не поднимется, если ляжет в постель. Эта ужасная мысль вернула силы в её усталое тело.

Муж Эцуко, Синохара, стал очень известным юристом. Отношения с женой сложились прекрасные, к тестю и тёще он проявлял почтительность, так что даже Юкитомо, на чём свет клявший родного сына Митимасу, отдавал дань уважения зятю. Он редко возражал Синохаре, возможно, из соображений мужской солидарности. Если Томо была не в силах сама решить какую-то проблему, она давала знать через Эцуко Синохаре, и тот улаживал дело с Юкитомо.

Эцуко никогда, даже в юности, не отличалась особым кокетством и была прекрасно воспитана. Её брак не принёс ей таких страданий, как Томо, так что даже сейчас, достигнув среднего возраста, она сохранила девичью скромность, чистоту и открытость. Временами Томо казалось, что это счастье боги ниспослали взамен её терзаниям, но порой её охватывало разочарование. Когда Томо сетовала на домашние трудности, в частности, на отношения Юкитомо и Суги, Эцуко отвечала коротко и не слишком сопереживала.

Вообще-то Томо никогда не перекладывала на плечи дочери собственные невзгоды, однако сегодня она ждала Эцуко с нетерпением.

Когда Эцуко вошла в комнату, ведя за руку Кунико, сердце Томо подпрыгнуло и оборвалось от такого восторга, что она сама удивилась. На Эцуко было двойное кимоно из чёрного крепа, украшенное фамильным гербом, и роскошное оби с вышивкой в виде воробьёв, сидящих на бамбуковых стеблях на красновато-коричневом фоне. Кунико она нарядила в яркое кимоно из набивного шёлкового крепа с длинными рукавами.

— Ну, вот и пожаловали! Наконец-то! — воскликнул Юкитомо. — С Новым годом! Сколько лет нашей Кунико? Когда столько внуков, не упомнишь, кому сколько… — Юкитомо рассмеялся. — Я стал такой старый! Кто знает, может этот год для меня последний… А где Синохара-сан? Его сегодня не будет? А я-то доску для игры в го приготовил… Ах, встреча Нового года в Обществе адвокатов? Ну, если он председатель, то никак нельзя пропустить.

Юкитомо всё говорил и говорил, словно хотел позабавить Эцуко, чинно сидевшую перед ним. Ему доставляло явное удовольствие смотреть на её красивые черты, так похожие на его, на длинную лебединую шею. Видя это, Суга и служанки наперебой расхваливали причёску Эцуко и рисунок на кимоно Кунико.

После обеда, когда Кунико вышла в сад поиграть в волан со служанками и ровесницей Намико, которую специально для этого случая пригласили в усадьбу из Цунамати, Томо вскользь заметила:

— Вчера со второго этажа был такой чудный вид на гору Фудзи… Не хочешь ли взглянуть?

Они поднялись по лестнице на веранду второго этажа.

Действительно, с веранды хорошо была видна Фудзи, бледно-голубая на западном склоне. Однако Эцуко лишь мельком взглянула на неё и спросила:

— Матушка, вы хотели о чём-то поговорить со мной?

Эцуко уселась на татами ближе к веранде. Она хорошо знала, что мать всегда находила благовидный предлог, чтобы поговорить по секрету.

— У меня неважно со здоровьем.

— Вижу. Меня волнует ваш вид. Очень усталый… А что конкретно вас беспокоит? Вы показывались доктору?

— Нет! — Томо резко тряхнула головой. — Судзуки-сан приходит к отцу по меньшей мере два раза в неделю, но я совершенно не доверяю врачу, который похож на придворного шута. По правде сказать, я дожидалась тебя. Наверное, пора показаться хорошему врачу…

— Дожидалась! Как можно ждать, когда вы больны?! Почему вы не позвонили мне?

— Ну, успокойся. — Томо негромко рассмеялась, словно урезонивая Эцуко, воспринимавшую всё близко к сердцу.

Зачем звонить по телефону, будоражить людей? А уж писать письма тем более… Томо спокойно могла подождать, потому что знала — Эцуко непременно приедет сегодня. Нехотя роняя слова, Томо стала рассказывать о новых симптомах, появившихся с конца года.

— Посмотри, как распухли… — Томо вытянула перед собой ногу и приподняла полу кимоно. Потом надавила на кожу пальцем. На желтоватой коже образовалась глубокая ямка. Она не исчезла даже после того, как Томо отняла руку. — Видишь? — Томо посмотрела на Эцуко. Глаза у неё были красные, воспалённые.

— Это же настоящий отёк! — Эцуко нахмурилась, с ужасом глядя на бледную впадину.

Нет сомнения, это почки, подумала она. Эцуко даже содрогнулась. Прежде мать не позволяла себе такого. Обнажить перед дочерью ногу… Она словно отбросила всякие приличия.