Подойдя к неказистому, полуразвалившемуся дому, она раздвинула створки плохо подогнанной двери. На её возглас из полутёмной гостиной вышла седовласая женщина с лучистыми глазами. Она на ходу потирала руки, словно только что мыла посуду. Узнав Томо, она тотчас же опустилась на колени в низком поклоне.

— Да это, никак, сама госпожа из Большого дома!.. Дети у нас всё болеют и болеют, просто конца нет этой простуде… Юми, поди, не успела поздравить вас с Новым годом… Хоть мне разрешите принести поздравления за неё! — Даже не дав Томо ответить, как полагается, старушка настойчиво потащила Томо в дом. Это была Син, старшая сестра Юми, тоже вдова. Слава Богу, у Юми есть Син — на неё можно оставить младшую дочь — ученицу начальной школы — и пойти на занятия, подумала Томо.

— Мы доставили вам столько хлопот, — сказала Томо, — но я рада, что роды прошли благополучно. Это уже облегченье.

— О да, мы так волновались! Можно подумать, Юми сама не рожала, совсем запамятовала, как это делается! Но роды были лёгкие. Такой прелестный, пухленький, крепкий малыш… Просто чудо! Я-то не знаю, конечно, но Юми твердит, что это вылитый Кадзуя-сан, ну просто две капли воды.

— Стыд какой… Ведь он ещё только студент! Правда, он вырос при мачехе… Похоже, они не слишком ладят.

— Да с молодыми людьми такой грех сплошь и рядом! Каё говорит, что раз уже родила, то может снова работать. По вот что делать с ребёнком…

— Да, это проблема… Малыша хочет взять одна почтенная пара. Наш земельный агент в Киёсиматё всё устроил… Муж — деловой человек, служит в солидной фирме. Но жена не может рожать. Они давно хотели ребёнка… Имя отца ребёнка им не сказали, но они знают, что это юноша из приличной семьи, и с радостью согласились. Явятся за малышом через месяц.

— Молодому господину так повезло с бабушкой… Она обо всём позаботилась! Счастливчик… Хоть и не старший сын, но всё же ваш внук. И у него такое блестящее будущее!..

Заваривая чай, Син очень внимательно рассматривала Томо. Ни Юми, ни Наонти как-то не придавали значения тому факту, что после смерти Ивамото именно Томо взяла на себя заботу о Юми и её детях. Она приходила и в летний зной, и в проливной дождь. Конечно, Ивамото доводился ей племянником, однако проявлять столь ревностную заботу о бывшей любовнице мужа… Поразительно! Син знала, что и дом Сиракава процветает не столько благодаря Юкитомо, сколько заботами Томо. Син подумала о равнодушии собственных родственников к тяготам Юми и Син, и печально вздохнула.

Каё, жившая на втором этаже, служила горничной на Цунамати. А отцом ребёночка был Кадзуя, студент экономического факультета университета Кэйо. Каё исполнилось всего восемнадцать, так что Томо постаралась уладить дело.

Держась за перила, Томо с трудом поднялась следом за Син на второй этаж по узкой крутой лестнице.

— Каё… — позвала Син, взявшись за створку раздвижной двери. — Госпожа из большого дома пришла тебя навестить!

Каё смущённо ахнула, когда створка отодвинулась, и приподнялась с постели. Рядом с ней лежал младенец.

— Лежи, лежи, не надо вставать, — сказала Томо, входя вслед за Син в комнату, но Каё уже запахнула поплотней на белой пышной груди кимоно и приняла почтительное выражение, словно прислуживала в доме на Цунамати.

— Во-первых, поздравляю с благополучным разрешением от бремени. Я давно хотела тебя навестить, но видишь ли, новогодние праздники…

— О да, все, конечно же, были так заняты… — подхватила Каё с мечтательным выражением на лице. Видно, вспомнилась прежняя жизнь на Цунамати и в Готэнъяме.

Округлые плечики и белые щёчки Каё с персиково-розоватым отливом всегда были очень милы. После родов Каё немного осунулась, и лицо с огромными глазами казалось почти измождённым, но это придавало её полудетскому облику обворожительную печаль.

— Благодарю вас… Я смогла родить, ни о чём не беспокоясь…

— В самом деле, какое счастье! — поддакнула Син. — Ведь мать у Каё не родная, было бы нелегко объяснить, как всё вышло. Да и госпожа в Цунамати — она ведь тоже чужая для Кадзуя-сан. Вот мы с Каё-сан и говорим, что они будут обязаны госпоже Сиракава до конца своих дней…

— А что наш малыш? Спит?

Томо, не поднимаясь на ноги, подползла на коленях к постели, где на краю спал младенец, закутанный в тёплое клетчатое кимоно.

— Я только что покормила его… — словно оправдываясь, проговорила Каё, отодвигая с подбородка младенца марлевую салфетку, чтобы Томо могла рассмотреть лицо.

— Тише, тише… — укоризненно прошептала Томо, — ты же его разбудишь. — Она осторожно склонилась, всматриваясь в его черты ребёнка. Малышу было двадцать дней от роду, и у него даже бровки толком не отросли. И вообще он казался таким невинным и хрупким, что казалось, стоит лишь надавить — и его не станет. Младенческие складочки, прорезавшие лобик и щёки, придавали ему неуловимое сходство с каким-то зверьком, и всё же в этом крошечном, почти бесформенном кусочке плоти отчётливо угадывались фамильные черты Сиракава. Надбровные дуги и форма носа — такие же как у Кадзуя. А вот двойные тяжёлые складочки век — как у Такао… Да, несомненно, в этом ребёнке течёт кровь их семьи! При этой мысли Томо даже вздрогнула. Будь ребёнок Каё не от Кадзуя, а от Такао, она ни за что не отдала бы его в чужие руки. Но слишком по-разному любила она своих внуков — Такао, которого вырастила сама, и Кадзуя — плод утробы Мии…

— Похож, да? — спросила Син, намеренно избегая упоминания имени Кадзуя. Томо молча кивнула.

— Очень милый ребёнок. И у него такая чудная кожа.

Томо понимала, что с Каё разговор предстоит жёсткий, но не может же она ходить сюда бесконечно… Нужно покончить с этим раз и навсегда без лишних эмоций. Да и Каё ещё слишком юна, чтобы цепляться за младенца.

— А у меня столько молока… Что же я буду с ним делать, когда ребёночка заберут? — пролепетала Каё, и от этого сердце Томо почему-то пронзила щемящая жалость к девчонке.

Когда Томо уходила, младенец ещё спал. Она осторожно спустилась по лестнице и уже собиралась выйти на улицу, как Каё, вышедшая подать Томо пальто, заметила:

— Госпоже, кажется, нездоровится?..

— Почему ты так решила? Я что… плохо выгляжу? — спросила Томо.

— Нет, просто вы похудели… Может, мне показалось.

Каё как-то по-детски улыбнулась.

— По правде говоря, я сильно простудилась в конце года. Должно быть, ещё не оправилась после болезни… — Томо сделала паузу. — Ничего, скоро всё пройдёт. Через месяц холода должны кончиться…

Томо вышла на улицу. Син, держась рекой за решётчатую дверь, посмотрела вверх, на полоску свинцового неба:

— Какие низкие тучи. Хорошо бы вам добраться до дома, пока снег не повалил.

Томо не любила ездить на рикшах, даже когда путь предстоял долгий. Она росла, когда ещё не ходили трамваи, и очень гордилась своей выносливостью, крепкими и сильными ногами, к тому же ей была отвратительна мысль, что она постарела и больше не в состоянии делать того, что могла делать в молодости. Томо взвалила на свои плечи весь тяжкий груз управления земельными участками и доходными домами, так что крепкие ноги и физическая выносливость были для неё символом здоровья. Это помогало ей оставаться «в седле», бороться за место под солнцем — с супругом и его наложницей Сугой. В большом доме, где жили ещё Ёсихико, Суга и три служанки, не считая Юкитомо с Такао, Томо всегда играла главную скрипку. Домочадцы даже не задумывались о том, как себя чувствует Томо, — вероятно, считали её бессмертной.