– Руфо! Одевайся!

Он задрал одну бровь:

– Что угодно милорду Оскару?

– Шнелль! Vite, vite! Давай пошевеливайся!

– О’кей! – Руфо быстро натянул костюм, который был мужским вариантом костюма Стар, с шортами вместо женских облегающих брюк.

– Оружие! – приказал я, начав одеваться в том же духе, хотя и решил включить в свой туалет сапоги.

Тут я, однако, заметил пару мокасин как раз моего размера и подумал – не попробовать ли, каковы они на ноге. Они обтянули ноги, как перчатки, да и подошвы у меня так затвердели за месяц хождения босиком на Иль-дю-Леван, что надобность в сапогах отпала сама. Выглядели мокасины вполне современно – с молнией спереди и этикеткой «Fabrique en France»[15] внутри.

Руфо взял лук, из которого только что стрелял, меч и вдобавок кинжал. Я вместо кинжала выбрал золингеновский охотничий нож. С грустью посмотрел на армейский пистолет сорок пятого калибра, но даже не дотронулся до него. Раз «они», кто бы они там ни были, приняли местный вариант закона Салливана, буду ходить без оружия.

Стар приказала Руфо паковаться, а затем присела со мной на песчаном пятачке у ручья и набросала маршрут нашего похода. Путь шел на юг вниз по течению ручья (кроме отдельных участков для спрямления дороги) вплоть до Поющих Вод. Там мы и остановимся на ночлег.

Я запомнил все детали маршрута.

– О’кей! О чем-нибудь еще я должен быть предупрежден? Следует ли нам стрелять первыми? Или надо ждать, пока в нас бросят бомбу?

– Сегодня я ничего такого не ожидаю. Ах да, тут есть хищники размером раза в три крупнее льва, но они жуткие трусы – на движущегося человека не нападают.

– Вот такие мне по душе! Ладно, в крайнем случае будем все время двигаться.

– Если же мы встретимся с людьми, чего я не предполагаю, разумно, пожалуй, положить стрелу на тетиву, но не поднимать лук без крайней необходимости. Впрочем, я ничему не должна тебя учить, Оскар. Все решаешь ты один. Руфо тоже не будет стрелять до тех пор, пока не увидит, что ты счел разумным применить силу.

Руфо кончил упаковывать наши пожитки.

– О’кей! Пошли! – приказал я.

И мы двинулись в путь. Шкатулка Руфо была закреплена у него за плечами, как рюкзак, и я не переставал дивиться, как это он волочит на своей спине более двух тонн груза. Может быть, это что-то вроде антиграва, как у Бака Роджерса? А может, у него в жилах течет кровь китайских кули? Или это черная магия? Ведь если рассуждать здраво, в рюкзаке не мог поместиться и один тиковый сундучок Стар, даже в масштабе один к тридцати, не говоря уже об арсенале и прочих причиндалах.

Не стоит, пожалуй, удивляться, что я не выжал из Стар сведений касательно того, где мы находились, как сюда попали, что собираемся делать, а также относительно тех опасностей, с которыми мне предстояло бороться. Слушай, приятель, если тебе снится самый роскошный сон всей твоей жизни и ты добрался до решающего момента, говоришь ли ты себе, что логически невозможно данной девице быть с тобой на сеновале – и будишь ли себя этой мыслью? Я знал, в полном соответствии с логикой, что все происходящее со мной после того дурацкого объявления не могло существовать в реальности.

Потому-то я и выбросил логику ко всем чертям.

Логика, дружище, – хрупкая штучка. «Логика» доказала, что аэропланы летать не могут, что водородная бомба теоретически невозможна и что камни с неба не падают. Логика – это способ выразить идею, что неслучавшееся вчера не может случиться и завтра.

Мне ситуация, в которой я находился, очень нравилась. И я вовсе не желал проснуться в собственной постели, а тем более в отделении какой-нибудь психушки. А особенно мне было бы противно, проснувшись, опять оказаться в джунглях, со свежей раной на лице и без вертолета в обозримом будущем. Может, шоколадный братишка довел свое дело до конца и отправил меня в Валгаллу. Если так, Валгалла мне нравилась.

Я тут прогуливался со славным мечом на боку, который постукивал меня по левому бедру при каждом шаге, рядом шагала еще более славная девица, а кто-то вроде раба-крепостного-слуги в поте лица тащил весь груз, да еще защищал нас с тыла. Пели птички, пейзаж был такой, что его, видимо, спроектировали лучшие специалисты ландшафтной архитектуры, а воздух пьянил и благоухал. И если мне никогда больше не светило прочесть заголовки в утренней газете или окликнуть такси на улице, меня это полностью устраивало.

Признаюсь, мой длинный лук мне здорово мешал, но так же мешала бы и винтовка М-1. У Стар ее маленький лук ловко висел за спиной, доставая ей от плеча до бедра. Я попытался носить свой в той же манере, но он все время за что-то цеплялся. Кроме того, меня не оставляла мысль о необходимости быть готовым к стрельбе в любую минуту, поскольку Стар упомянула о такой возможности. Тогда я снял лук с плеча и, надев тетиву, понес его в левой руке.

За весь утренний переход случилась только одна тревога. Я услыхал, что тетива Руфо пропела «тванг», обернулся, держа лук с уже наложенной стрелой и натянутой тетивой, хотя еще не успел разобраться, в чем дело. На земле лежала птица, похожая на тетерку, только побольше, которую Руфо сбил с ветки, прострелив ей шею. Я еще раз подумал о нежелательности совместного выступления с ним на стрелковых соревнованиях, разве что он даст мне пять очков форы. Руфо обернулся, причмокнул и довольно осклабился:

– Обед!

На протяжении следующей мили пути он ощипывал тетерку, а потом подвесил ее к поясу.

На ланч (где-то около полудня) мы остановились в живописнейшем месте, которое, как поспешила меня успокоить Стар, было «защищено». Руфо раскрыл свою шкатулку до размеров чемодана и сервировал завтрак: холодное мясо, тертый прованский сыр, хрустящий багет, груши и две бутылки шабли. После завтрака Стар предложила устроить сиесту. Идея была недурна – я славно закусил, так что птичкам остались одни крошки, но все же удивился:

– Разве мы не должны поторапливаться?

– У тебя будет урок языка, Оскар.

Теперь я расскажу для тех, кто учил меня языкам в средней школе Понсе-де-Леона, что существуют и лучшие методы обучения. Ты ложишься на мягчайшую траву подле смеющегося ручейка в окружении дивного ландшафта, а самая прекрасная женщина всех миров склоняется над тобой и смотрит тебе в глаза. Она начинает что-то тихо говорить на неизвестном языке. Время бежит, ее глаза становятся больше… больше… еще больше… и ты тонешь в них…

Потом, сколько-то времени спустя, Руфо говорит:

– Эрбас, Оскар, ‘т книла вооршт.

– О’кей! – отвечаю я. – Я уже встаю. Нечего меня подгонять.

Это был первый и последний раз, когда я пытался изложить на бумаге слова языка, для которого наш алфавит совершенно не приспособлен. Потом были еще уроки, но о них я тоже писать не буду, важно то, что с этого момента все мы разговаривали только на таком диалекте, за исключением тех случаев, когда было необходимо заполнить какие-то лакуны английским словом. Язык этот богат ругательствами и терминами, относящимися к любовным делам, а также превосходит английский по технической терминологии. Существуют и пробелы: нет, например, слова «адвокат».