Косыгин моему изделию явно обрадовался и долго, минут десять, что-то на нем считал.

– Отлично, – наконец сказал он. – Правда, кнопки не столь удобные, как у этого маленького, но зато большие. И цифры крупные, яркие, их и без очков прекрасно видно. Кстати, они из будущего?

– Да, вот вам образцы и краткое описание. Это довольно примитивные электронные лампы, а их советская промышленность делать умеет. Так что, я думаю, запустить в производство большого труда не составит.

– Они вам будут нужны для следующих экземпляров?

– Нет, для них у меня есть, но что, в СССР вообще никому не нужны удобные и сравнительно дешевые цифровые индикаторы? Буквенные, кстати, тоже можно будет сделать, просто туда надо побольше анодов.

– Благодарю. Вы думали об авторском свидетельстве на эти вещи?

– Уже подал заявку, вот номер. И вот вам еще в качестве образца.

Я высыпал на стол шипы и вкратце объяснил, что это такое.

– И что, сильно помогает? – заинтересовался Косыгин.

– Еще как. Если хотите, в следующий раз приеду сюда на мопеде, у него шины уже с шипами, и дам вам покататься. Сразу почувствуете разницу.

– Ну, если вам будет нетрудно, то не откажусь. Вы привезли материалы?

– Да, вот они.

Я протянул ему флешку.

– Спасибо. Да, в вашем планшете были и другие папки, кроме тех, которые вы туда загрузили специально для меня. Некоторые я открыл, и у меня появились вопросы.

Ничего себе, подумал я, он что, в приложение для программатора залез? Да нет, скорее всего, просто добрался до фотографий.

Оказалось, что я несколько недооценил его любопытства и въедливости – он пытался открыть все квадратики, которые вылезали при запуске «восьмерки». И мне пришлось вкратце объяснять ему, что такое скайп, плеймаркет, майкрософт интернет эксплорер (ну, тут хватило одного слова) и как активировать пасьянсы, а то у него почему-то дело не идет дальше стартовой картинки.

– Наверное, они через Интернет, но точно не знаю, сам туда не заглядывал, – предположил я. – Но тут где-то в эсдешке еще «Принц Персии» был… ага, вот он. Попробуйте, это, по-моему, уж всяко интереснее карт.

Да уж, оторвать Косыгина от древней игрушки получилось только минут через сорок, да и то он до конца первого уровня так и не дошел. Но, видимо, ему стало неудобно передо мной, а может, он просто по-думал что-нибудь вроде «ну уж вечером-то мне никто не помешает». Тем более что я показал, как сохраняться, и мы еще где-то примерно полчаса разглядывали всякие антоновские фото. Наибольший интерес у него вызвала картинка в высоком разрешении, где Антонов позировал на своей «Ямахе» и со Светой на заднем сиденье.

– Это у вас такие мотоциклы? – спросил премьер. – Красиво, конечно, но, как мне кажется, посадка все же довольно неудобная.

– Это так называемый спортбайк, тут многое принесено в жертву скорости.

– И какую же скорость развивает ваш?

– Всего двести, так он у меня далеко не самый дорогой, скорее наоборот.

– Двести – чего?

– Разумеется, километров в час! Не сантиметров же в минуту.

– Это вы считаете небольшой скоростью? Просто удивительно, как ваша женщина не боится с вами ездить. Кстати, красивая.

Так как в данный момент я был Антоновым, то кивнул и уточнил:

– С ней я быстрее ста сорока не разгоняюсь. Не люблю бабского визга.

– А, ну тогда конечно, – хмыкнул Косыгин, – действительно, разве это скорость – сто сорок километров в час. Надеюсь, ваш здешний мопед все-таки не такой быстрый?

– Нет, что вы, он и до шестидесяти-то разгоняется с большим трудом.

В этот день мы успели провести первый сеанс улучшения косыгинского здоровья, а потом пообедать. И договорились, что очередная встреча будет двадцать девятого, в следующе воскресенье Алексей Николаевич занят.

– Если погода позволит, приезжайте на мопеде, – повторил он свое приглашение.

– Так вы до папки «погода» еще не добрались? Нет, это не тот синий квадрат, в нем все равно без Интернета ни фига не появится. Ага, видите? Вот она. Тут зафиксирована погода за шестьдесят четвертый и шестьдесят пятый годы. Что у нас тут будет двадцать девятого? Утром минус пять, днем минус один, легкий снежок на два с половиной миллиметра. Ерунда, доеду.

От Косыгина я приехал к Ефремовым, ну а Антонов по дороге еще и на часок заскочил в «Рыбу». Там он подарил предмету своих возвышенных чувств трусики и бюстгальтер. Эти тряпки были настолько незначительны по размерам, что для их переноса не пришлось даже организовывать отдельный рейс, они прошли вместе с шипами.

Дама впала в восторг и тут же, прямо при восхищенном поклоннике, примерила обновку. Ничего так, прикинул я, выглядит даже поприличнее Светы. Что было потом, я не помнил, Антонов включил свою блокировку. Не мог пораньше, а то меня зрелище его Оленьки, поспешно скидывающей свое белье и вертящейся перед зеркалом в подаренном, наводит на какие-то совершенно неуместные мысли.

– Ну и как прошла сегодняшняя встреча? – поинтересовался Ефремов, когда мы вышли из дома и пошли в сторону Ленинского проспекта.

– Кажется, все мои папки он явно прочитал, однако говорить на серьезные темы пока не хочет. Для более полной информации – вот, возьмите. Это плеер, он же диктофон. Тут записаны все наши сегодняшние беседы. Послушаете, может, заметите что-либо, мной пропущенное.

– Слушать, наверное, тоже лучше на улице?

– Зачем? Дома, через наушники.

– Да, действительно, тут же есть гнездо. Ну, раз уж мы решили прогуляться, не перескажете мне содержание вашего мнения по поводу грядущей хозяйственной реформы? Вкратце.

– Ну, если особо не углубляться, то задумка-то была ничего, вполне терпимая, хотя, конечно, тоже не идеал. Но всего несколькими мелкими штрихами из нее сделали полную задницу. Суть реформы, если в нее вдуматься, – это всего лишь ограниченная приватизация управления. Ясно, что любую приватизацию нужно начинать с мелочи типа пивных ларьков и парикмахерских, а уж только потом переходить к более крупным предприятиям типа пошивочных ателье и мастерских по ремонту радиоаппаратуры. Но нет, ее начали с промышленных гигантов и ими же закончили. Не то что мелкие – даже средние объекты она не затронула!

Если же чуть углубиться в детали, то картина становится вовсе неприглядной. При Сталине прибыль и то правильнее считали! Тогда ее норму устанавливали раз в год. И если, например, в самом начале года завод, выпускающий какую-нибудь хрень с себестоимостью в тысячу рублей, ухитрялся снизить ее до, скажем, девятисот, то продажная цена оставалась прежней, а дополнительные сто рублей шли заводу до конца года. Деньги, конечно, свободно тратить никто не мог, там масса ограничений, но все-таки это было лучше, чем ничего. А Либерман – это тот, кто придумал косыгинскую реформу – предлагает отпускную цену формировать как себестоимость плюс фиксированный процент прибыли, но ведь в абсолютном выражении процент от ста рублей заметно меньше, чем от тысячи. Ясное дело, что в таких условиях удешевлять производство своей продукции будет только клинический идиот. И если, например, обувной фабрике нитки шли по рублю за катушку, а потом ее форму слегка изменили, приклеили новый артикул и стали поставлять по два, то что будет?