– Если Ира для тебя не слишком умна, что же про Талю говорить?

– Талечка умна сердцем, – возразила тетка. – К тому же не забывай, что русский язык для нее не родной. Дома всегда разговаривали по-татарски, а в детский сад она не ходила. Ей было гораздо труднее учиться, чем тебе. В твоей семье все, начиная с прадеда, были учеными со степенями. Мы все, и родители твои, и я, и бабушка, очень много с тобой занимались, у нас была уйма книг, мы обошли с тобой все музеи, чего только тебе не рассказывали. А с Талей кому было заниматься? Родители ее люди очень хорошие, но ведь они даже говорили по-русски неграмотно. Отец целый день пропадал на работе, мать с утра до ночи крутилась, все-таки четверых детей вырастить – большой подвиг. У Тали три брата, – пояснила она Сергею и улыбнулась: – Известные хулиганы были.

Братья Тали слыли драчунами, однако все их проделки были обычными мальчишескими шалостями: окно где-нибудь разобьют или подерутся. Ни в чем криминальном они никогда замешаны не были. Сестру любили и сроду не обижали. В печально известные девяностые годы не подались в бандиты, отслужили в армии, работали где придется, чинили машины, заводили собственную клиентуру. Сейчас два старших брата владеют небольшой автомастерской на окраине города, они отличные слесари. И Павел, и Лучинские всегда обращались только к ним, когда возникала необходимость. Младший, Руслан окончил фармацевтический институт и уже несколько лет имеет свою фирму по продаже лекарственных препаратов.

Надо позвонить ее родителям, подумала Лена. Или съездить к ним. Она давно у них не была.

– Давайте прощаться, – предложила тетка, взглянув на часы. – Поздно совсем, а вам вставать утром. Во сколько вас ждать в субботу?

– Часов в двенадцать, – решил Сергей.

Они собирались отвезти Лизавету на дачу.

Мучительная ненависть не проходила, она даже как будто усилилась, мешала дышать и мыслить, и Вера, всегда трепетно относившаяся к своему здоровью, не на шутку заволновалась – всем известно, что злые мысли рождают плохое самочувствие. А самочувствие и впрямь было плохое, она почти не спала, осунулась и, что самое страшное, стала ужасно выглядеть: на свои годы. Это отметили даже в агентстве, куда ей необходимо было заехать, и спрашивали, не заболела ли она. Она болела и прекрасно отдавала себе в этом отчет, и болезнь эта называлась ревность. Она не знала только, что ей делать с этим.

Ее раздражали вопросы мужа и сыновей, которые всерьез были обеспокоены ее состоянием, она устала им врать, что все в порядке, и ссылаться на недомогание. Она почувствовала облегчение только в пятницу вечером, проводив свое семейство на дачу – на любимую рыбалку. Ночь, проведенная в пустой квартире, неожиданно придала ей сил, и Вера впервые после звонка Сергея нормально выспалась.

Утром в субботу, выпив вторую чашку кофе, Вера приказала себе: «Сегодня последний день, когда я о них думаю. В конце концов, они этого не стоят. Конечно, совсем выпускать их из вида я не стану, буду потихоньку собирать информацию и что-нибудь придумаю, а нервничать хватит, это глупо и себе во вред. Блюдо-месть подают холодным».

Вера заставила себя позавтракать, тщательно накрасилась – макияж получился удачный, почти незаметный, села в стоявшую под окнами машину и поехала по незнакомому, выученному наизусть адресу – в Сокольники.

Она немного погуляла во дворе желтого кирпичного дома, замечая, что успокаивается и начинает смотреть на проблему именно как на проблему, а не на тяжелое, неожиданно свалившееся горе. Решать проблемы Вера умела и минут через пять повеселела. Никто не стоит ее волнений, ни один мужчина.

Она вернулась к машине, села за руль и правильно сделала, потому что Сергей с девкой вышли из подъезда, а ведь она могла с ними столкнуться. Дождалась, когда знакомая машина проедет через высокую арку, еще немного посидела, постукивая пальцами по рулю, улыбнулась и выехала из безлюдного двора.

Дмитрий Михайлович проснулся, когда уже вовсю светило солнце. Это была первая ночь, которую он всю проспал, как раньше, до смерти сестры. До сих пор он почти не спал, только забывался ненадолго. Приехал он вчера поздно, очень уставший, потому что весь день просматривал документы, которые должен был завизировать раньше, но не прикасался к ним всю неделю. У них ожидались кадровые перестановки, пренебрегать работой он не мог, и Дмитрий Михайлович заставил себя сосредоточиться на делах. Просматривал документы, писал замечания и почти забыл о том, что сестру убили и нужно попытаться узнать, как идет расследование кражи прибора, и вытаскивать Ирину, если она попадет в поле зрения полиции.

Он с удовольствием потянулся, полежал еще немного, глядя в окно на цветущую рябину, и удивился абсолютной тишине. Даже птицы, непрерывно галдящие вчера вечером, отчего-то молчали, и он подумал, что май – последний тихий месяц в старом дачном поселке. Скоро послышатся детские голоса, лай собак, шум проезжающих машин, и хотя их поселок с огромными участками выгодно отличается от привычных дачных муравейников, такой тишины уже не будет.

Сегодня ему уже не казалось, что его жизнь безвозвратно сломана и если он хочет жить дальше, ему срочно нужно принимать какие-то решения, что-то делать, а он не знает, что именно, и от этого прежняя жизнь вытекает из него по капле, а новая никак не наступит.

На кухне Нина Ивановна, стараясь не греметь кастрюлями, не будить его, возилась у плиты.

Он подошел и обнял ее сзади, поцеловал в висок.

– Демидовы приехали. Я приглашу их на поминки? Там Лизавета и Лена с мужем новым, – сказала она.

Уже девять дней нет Нонны, а он так и не знает, что ему делать.

Его сразу как будто снова окутала душная серая мгла, мутные, неповоротливые мысли снова заполнили сознание, мешая думать.

– Нина, я не хочу никого видеть. Даже Демидовых. Мы с тобой вдвоем помянем Нонну.

– Что ты, Дима, это не по-людски. – Она повернулась к нему и посмотрела с испугом. И поняла, что увещевать его бесполезно.

Он прошелся по засыпанным песком дорожкам участка. Земля была влажной, наверное, ночью шел дождь. Дмитрий наклонился, потрогал прорастающие цветы, когда-то посаженные сестрой. Он забыл, как они называются. Нонна любила возиться в земле. Раньше любила, до того, как в их жизни появилась Ира. Он только сейчас подумал, что после его женитьбы сестра на участке ничего не сажала, только просила его постричь траву.

Дмитрий Михайлович поднялся на просторную веранду и опустился в плетеное кресло.

Нужно позвонить Ирине. Его молчание выглядит уже совсем необъяснимым. И ее молчание выглядит странно. Почему она не звонит? Не хочет беспокоить его в горе? Должна бы просто встревожиться, что мужа неделю нет дома. Или сделать вид, будто волнуется. Он попытался вспомнить, волновалась ли Ира о нем раньше, и не смог: он никогда не давал жене повода для тревоги, всегда звонил, если задерживался на работе, ничем серьезным никогда не болел.