что лаконичные и ясные вступления, предназначенные для простых читателей, являют собой очень хорошую научную прозу и способствуют постижению картины возникновения и развития научной мысли и истории знаний в целом. По его собственным словам, он представил в книге «автобиографию науки».

Подготовка издания заняла у Сергея Петровича почти четыре года активной работы. Он пересмотрел около пятисот изданий важнейших научных трудов, отобрав среди них те, что показались ему особенно яркими по форме, информативными по содержанию и наиболее характерными для своего времени. Примерно четверть предисловий пришлось переводить с оригиналов на русский язык заново. Каждую статью предваряла краткая, но предельно выверенная биография ученого, написанная С. П. Капицей.

Отдельной работой был подбор портретов ученых. Возникало немало затруднений: так, Сергей Петрович с удивлением обнаружил отсутствие прижизненного портрета Гука, пришлось неоднократно обращаться с письмами в Королевское общество, и портрет был найден. При этом Сергей Петрович старался подбирать портреты своих героев в молодом возрасте, ведь свои великие открытия они сделали именно молодыми. Это было сложной задачей, так как их труды издавались много позже, порой спустя несколько десятилетий. В качестве портретов он отдал предпочтение гравированным изображениям — это вносило в книгу единообразие. Он ознакомился с собраниями гравюр в нескольких музеях, гравюрных кабинетах и галереях: в ГМИИ им. Пушкина, Эрмитаже, Немецком музее достижений естественных наук и техники в Мюнхене, в Лондонской национальной галерее, в музеях Ватикана… Надо ли говорить, что в этих собраниях хранятся тысячи великолепных гравюр (а в Эрмитаже — пол миллиона), и отыскать нужные портреты было совсем непросто. Нередко он сталкивался с меркантильностью музейных работников, когда ему предлагали оплатить не только стоимость фотографических работ, что было естественно, но и авторские права!

Наибольшие понимание и помощь в оформлении книги ему оказали в Эрмитаже. Это произошло не только по причине личного знакомства с Борисом Борисовичем Пиотровским, но и благодаря врожденному такту Сергея Петровича и его умению налаживать отношения с людьми. Сергей Петрович «обаял» пожилую смотрительницу гравюрного кабинета, с большой пользой провел в Эрмитаже три дня и существенно пополнил необходимую ему коллекцию портретов.

Ему хотелось включить в книгу труды основателя психоанализа Зигмунда Фрейда и эмигрировавшего из СССР в США члена-корреспондента АН СССР физика-теоретика Г. А. Гамова. Но цензура против них возражала, и Капица не стал настаивать — предисловия к изданиям их трудов не показались ему очень интересными.

Первоначально книга была издана в издательстве «Наука», в серии «Классики науки», главным редактором которой был выдающийся советский математик, ректор МГУ (с 1951 по 1973 год) Иван Георгиевич Петровский. Сергей Петрович отмечал, что последний неизменно и всесторонне поддерживал и подготовку книги, и ее выпуск.

По заведенным правилам для каждой книги этой серии требовался свой главный редактор. По рекомендации отца и того же И. Г. Петровского был предложен один из авторитетнейших советских академиков, активный участник атомного проекта Лев Андреевич Арцимович. Когда Сергей Петрович пришел к нему, он с долей сарказма спросил: «Что это вы занялись таким пустым делом? Лучше бы строили свои ускорители». Но постепенно неочевидная, но глубокая идея книги Арцимовича увлекла.

Однажды Сергей Петрович поинтересовался у Арцимовича: «Нужно ли затрагивать в книге тему казни основателя современной химии Антуана Лавуазье?» Тот ответил, что нужно прямо писать даже и о неприятных событиях прошлого, давать им четкую оценку, быть выше мелких страстей. Он взялся лично сформулировать заключительную часть биографии великого химика. При этом он даже привел слова Лагранжа, присутствовавшего на казни товарища: «В один момент мы лишились головы, и пройдет, быть может, еще сто лет, пока появится еще такая!»

Сергей Петрович вспоминал о работе Арцимовича над текстом: «Через месяц я вновь увидел рукопись, в которой было более тысячи страниц, и почти на каждой его пометки. С тех пор вопросы, затронутые в этой книге, часто служили поводом для наших бесед о науке, ее прошлом и будущем. В феврале 1973 года я принес ему последнюю корректуру, которую он и утвердил к печати. А через несколько дней Льва Андреевича не стало»[46].

«…С. П. Капица в 1973 году опубликовал антологию вступлений к классике естествознания «Жизнь науки», М.: «Наука», 1973 г., 43 п. л., представляющую совершенно оригинальную попытку представить развитие мировой науки. Эта работа была очень положительно встречена в печати и стала для С. П. Капицы некоторой основой для нового начинания — бесед на научные темы по Центральному телевидению», — писал сам Сергей Петрович в неоконченной представительной статье «О научной работе С. П. Капицы» для документов о выдвижении в члены-корреспонденты АН СССР.

В итоге появилось интереснейшее печатное произведение — квинтэссенция истории науки, где представлены обобщающие части величайших научных трудов, их предисловия, обращения ученых к современникам, а порой и к потомкам. Каждое такое предисловие снабжено совсем маленькой, предельно краткой, но обязательно с новым живым штрихом биографической справкой, в которой С. П. Капица очень точно и остроумно подмечал на первый взгляд незначительные и тонкие, но весьма характерные для данной исторической фигуры черты. Ведь крупный ученый, бесспорно, является исторической фигурой.

Авторы не в силах отказать себе в удовольствии и не напомнить несколько замечательных по своей информативности строк из кратких биографий ученых, составленных С. П. Капицей для книги «Жизнь науки».

Так, из биографических справок становится известно, что великий Ньютон был нетерпим к критике, что «много сил и чувств он потратил на споры о приоритете с Гуком, Флемстидом, Лейбницем», хотя сам публиковал свои результаты медленно и неохотно, что Энрико Ферми называли «папой» — за его непогрешимость и авторитет, что Ландау был нетерпим к промахам оппонентов…

Мы узнаем, что Коперник, наряду с научными исследованиями и чтением лекций, принимал активное участие в управлении Вармией — небольшим княжеством на севере Польши: занимался финансовыми делами и врачебной практикой, вел просветительскую работу; что свою главную книгу «О вращениях небесных тел» он увидел лишь на смертном одре.

В статье, посвященной Везалию, великому анатому и врачу, мы с интересом читаем, что он был приговорен инквизицией к сожжению, и лишь крушение корабля, на котором он плыл, возвращаясь в Падую, и его скорая смерть на острове Занте, где он нашел спасение, возможно, спасли его от аутодафе.

Рассказывая об Иоганне Кеплере и замечая, что многое в его мышлении напоминает мотивы современной теоретической физики, он задает вопрос: «Нет ли прямой связи между кеплеровскими поисками законов гармонии мира и тем направлением в физике, где наиболее общие законы природы мы отождествляем с законами инвариантности и симметрии?»

Весьма характерно, что современник д’Артаньяна Рене Декарт, ведший беззаботную жизнь знатного дворянина и солдата, столь знакомую нам по «Трем мушкетерам» и их