папа римский принимал эмиссаров Тогон-Тэмура, правителя империи Юань. На огромной вращающейся карте мира (Mappamondo), которую создал живописец Амброджо Лоренцетти – к несчастью, она давно утрачена, – Сиена находилась в центре торговой сети, охватившей всю Евразию. Именно эта сеть и предоставила те направления, по которым распространялась Черная смерть[435]. В Италии самая высокая смертность наблюдалась в самых крупных городах[436]. Как правило, таковыми были те, которые имели доступ к водному транспорту, и главным образом порты[437]. По-видимому, так было и во всей Европе[438]. Если говорить на языке науки о сетях, то самый жестокий удар чума нанесла по городам, обладавшим высочайшей центральностью в сетях торговли (и религиозных паломничеств)[439]. И, наконец, специалистам, изучающим историю общества, порой стоит напоминать, какую большую роль в ней играют войны. 24 июня 1340 года, когда корабли Эдуарда III уничтожили французский флот в Слёйсском морском сражении, началась Столетняя война. Шесть лет спустя Эдуард вторгся во Францию через Ла-Манш, захватил Кан, прошел во Фландрию, нанес тяжелое поражение армии Филиппа VI в битве при Креси и провел успешную осаду Кале. Давид II, король Шотландии, союзник французского монарха, попытался напасть на Англию, но был разбит в битве при Невиллс-Кроссе (17 октября 1346 г.). В 1355 году сын Эдуарда III – Эдуард Вудсток, Черный принц, – снова привел во Францию войска, и англичане одержали очередную победу – в битве при Пуатье (19 сентября 1356 г.). Третье вторжение англичан прошло не столь успешно и завершилось временным перемирием (мир в Бретиньи, 8 мая 1360 г.). Война возобновилась в 1369 году и продолжалась до 1453-го, то затухая, то разгораясь. Похожая история происходила и в Италии. Приведу всего один пример: в 1340-х и 1350-х годах Венецианская республика сражалась против венгерского короля Людовика I Великого и его союзников в Далмации, а также против давней соперницы – Генуэзской республики. Как и во времена Древнего Рима – и так будет еще шесть веков европейской истории, – армии требовали пищи – ведь армия марширует, пока полон желудок, – и везде, где они шли, начинался голод, а вслед за ним приходил мор.

Историки уже давно ведут споры об экономических, социальных и политических последствиях Черной смерти. Авторы одного современного исследования утверждают, что для пандемий, в отличие от крупных войн, характерно снижение реальных процентных ставок и повышение реальной заработной платы[440]. На самом деле картина мрачнее, чем можно предположить из этих слов, и не в последнюю очередь потому, что война и эпидемии так часто совпадают. Из экономической теории вроде бы очевидно – и подтверждения есть по крайней мере в некоторых статистических данных по Англии и северу Италии, – что столь резкое сокращение населения должно было привести к нехватке рабочей силы, а также примерно удвоить реальную заработную плату и понизить ставки дохода от земли с уровня свыше 10 % всего до 5 %[441]. Впрочем, самая недавняя работа, посвященная тому, что пережила Англия, позволяет предположить наличие ряда важных встречных тенденций и подрывает прежние воззрения, согласно которым труженики-крестьяне – те, кому удалось выжить, – от бедствия только выиграли. Когда эпидемия закончилась, резко поднялись цены на сырьевые товары – особенно на соль, стоимость которой за период с 1347 по 1352 год возросла в семь раз, – и это означало, что реальная заработная плата выживших не особо скакнула вверх благодаря «величайшему в истории кризису предложения рабочей силы». Кроме того, в 1370 году из-за плохой погоды и неурожая цены на зерновые подскочили на 230 % по сравнению с долгосрочным средним значением. А еще неопознанная «болезнь с сыпью» убивала овец, свиней, коров и быков, отчего повысились цены на скот. И это, в сочетании с вечным недостатком сельскохозяйственных инструментов (мотыг и плугов), сулило нищету тем, кого пощадила чума. Стоимость жизни для тружеников оставалась высокой на протяжении двадцати лет после чумы, – и лишь потом, в конце 1380-х годов, начала снижаться[442].

И все же, если взять средний срок, то положение обычных англичан и англичанок, переживших Черную смерть, значительно улучшилось. Помещики и другие работодатели бились за работников, и это ослабляло усилия правительства по регулированию заработной платы. Растущая монетизация английской экономики и переход к фиксированным ставкам годовой арендной платы начали разрушать феодальную связь между землевладением и крепостным правом. После Черной смерти среди тех, кто трудился на земле, возросла доля свободных людей – тех фермеров-йоменов, которым предстояло стать хребтом общественного строя доиндустриальной Англии. Производство зерна сместилось в сторону пшеницы и ячменя, а еще заметно увеличилось значение животноводства, требовавшего меньше труда, чем производство растениеводческой продукции. Потребление эля на душу населения после эпидемии достигло заоблачных вершин, и его стали варить в основном в крупных пивоварнях, продуктивность которых со временем только возрастала. Стали изготавливать больше товаров из шерсти и кожи. Многие переехали из сельской местности в города: бывшие крепостные искали работу на производстве, а незамужние девушки устраивались прислугой в дома. Кроме того, мы видим, как по прошествии эпидемии на северо-западе Европы возникает характерная модель супружества: поздний первый брак, более низкая рождаемость. Увеличилась и доля незамужних женщин. Подобное происходило также в исторических Нидерландах и резко контрастировало с тенденциями в Южной и Восточной Европе, где феодализм после Черной смерти только усилился и крепостное право, если и не де-юре, то де-факто, просуществовало еще пять столетий.

В Англии Черная смерть имела еще одно удивительное последствие: она не ослабила, а укрепила английское государство. Столкнувшись с хронической нехваткой продовольствия и рабочей силы, верховная власть в 1351 году ввела регулирование цен и заработной платы. Доход от ренты за пользование королевскими землями сильно сократился, но корона восполнила потери, подняв налоговое бремя на душу населения, – оно утроилось по сравнению с началом 1340-х годов. В то же время Статут о рабочих 1351 года обязал трудиться любого, кто пригоден к работе, и наложил новые формы наказания (например, позорные столбы и колодки) за «бродяжничество» – не столько ради поддержания порядка, сколько ради того, чтобы понизить трудовую мобильность[443]. Все эти меры, вместе взятые, оказались перебором – и привели в 1381 году к крестьянскому восстанию Уота Тайлера, причем за оружие взялись не только крестьяне, но и горожане и купцы. Однако главной мишенью восставших была не королевская власть в лице Ричарда II, а занимавшие промежуточное положение феодальные и церковные суды, куда входили местные лорды и духовные лица; судебные записи часто отбирались и уничтожались. По словам Бейли, то была «чистка конюшен, а не революционное разрушение системы» – так проявлялась «трогательная вера низших классов в