Харриет впала в оцепенение, потом ее вдруг начало трясти. Дафф озабоченно взглянул на нее, встал и налил ей бренди.

– Тебе лучше лечь пораньше, а я принесу тебе успокоительное, – проговорил он. – Я не буду будить тебя с утра. Дороги плохие, и мы с Рори отправимся спозаранку. Попытайся хотя бы думать обо мне по-доброму, когда я уеду, ладно, Харриет?

– Да, Дафф, – ответила Харриет с прежней покорностью, и в этот момент вернулся Рори в сопровождении двух овчарок. Он вопросительно посмотрел на Даффа, и тот покачал головой, а Курт потрусил прямо к Харриет, обнюхал ее юбку, сел и подал лапу, жалобно заскулив.

Мужчины переглянулись, и Рори задумчиво произнес:

– Мне кажется, что Курт знал. Животные иногда чувствуют приближающуюся смерть – собственную и своих сородичей. Может, именно это и ты ощутила сегодня утром, Харриет, когда сказала, что у тебя странное предчувствие в отношении Парня?

– Да, – протянула она. – Он, должно быть, уже знал... он так странно смотрел на меня... мудрый взгляд, в котором светилось знание и принятие судьбы... а я смеялась над ним! Я так обидела его, а он собирался умереть... – И она заревела, закрыв лицо руками, рыдания душили ее.

Дафф тут же подскочил к ней, обнял, пытался утешить, а Рори наблюдал за всем этим с хитрой полуулыбкой. Харриет инстинктивно повернулась к Даффу, потом, как будто осознав, кто это, оттолкнула его и встала.

– Я... я не хочу тебя... – С этими словами она вылетела из комнаты.

Мужчины уехали задолго до того, как Харриет очнулась от своего тяжелого сна, и первое, что она почувствовала, это опустошенность и одиночество. Все покинули ее – и Парень, и Рори, и Дафф. Она подумала о них именно в этом порядке. Рори попрощался с ней вчера вечером у лестницы, отказав на ее просьбу остаться, пока не вернется Дафф. Потом зашел муж, он принес ей горячего молока и обещанное снотворное, поболтал о том о сем, разжег на ночь огонь в камине и ушел. Когда она уже проваливалась в сон, случилось нечто странное. Ей послышалось, будто кто-то скребется в дверь, и Харриет попыталась убедить себя в том, что это ее воспаленное воображение, что Парень никак не может проситься внутрь. Но звук послышался снова, теперь уже более нетерпеливый, и его сопровождало тихое поскуливание. Харриет спрыгнула с кровати и открыла дверь. За ней оказался Курт – уши торчком, хвост повиливает из стороны в сторону, глаза светятся зеленым в неясном сумраке. Он спокойно прошествовал в комнату, все тщательно обнюхал, кивнул ей головой, потом улегся у кровати, положив морду на лапы, протяжно вздохнул и уснул.

– Курт – очень необычное животное, – сказала Харриет Нони утром. – Он разбирается во многих вещах. Если бы я была помоложе, я бы подумала, что он заколдован.

– У восточноевропейских овчарок очень высокий уровень интеллекта, – со знанием дела ответила Нони. – Они более чувствительные, чем другие собаки, и потом, это рабочая порода, так что когда подумаешь о том, как они берут след, охраняют, водят слепых, находят мертвых – на войне конечно, то совсем не удивительно, что Курт проявил такое участие к Парню.

– Полагаю, что так, если посмотреть на все с такой стороны. – Харриет покорно приняла этот выговор за то, что абсолютно ничего не знает о мире собак вообще и о восточноевропейцах в частности.

– Кроме того, он ревновал. Он уже давно хотел подружиться, но ты не замечала его. Теперь Парня нет, и Курт знает, что путь свободен, – продолжила Нони с детским бессердечием, потом заметила грустную улыбку Харриет и быстро добавила: – Я не нарочно, Харриет. Мне очень жаль, что тетя Саманта переехала его, но ведь это небольшая потеря для вида, правда ведь?

– Для вида?

– Для улучшения породы. Кажется, это так называют.

– Теперь понятно. Для вида действительно невелика потеря, но для меня – да!

– Я знаю и очень тебе сочувствую, но теперь у тебя есть Курт. Ты же видишь, он удочерил тебя!

И в самом деле, было похоже на то. Пес следовал за Харриет по пятам, несколько сдержанно, но неотступно, как будто взвешивал все, прежде чем окончательно отдать ей свое сердце. Сначала Харриет думала, что Курт просто скучает по хозяину, но Дельза, хотя и чувствовала себя покинутой и одинокой, просто целыми днями лежала, свернувшись на коврике, и даже не просилась погулять.

– Чем займемся? – спросила Нони. Теперь, когда над ней не тяготела привычная власть отца, девочка явно ощущала ту же пустоту, что и Харриет. И вправду, – равнодушно подумала Харриет, – совершенно нечем заполнить целый день. Только приходы и уходы мужчин да приемы пищи наполняли время каким-то смыслом.

– Давай слепим снеговика, – предложила она, но, хотя утро было таким же ясным и чудесным, как и вчера, настроения не было. Нони вскоре тоже все надоело, и она пинками раскидала недостроенные шары. Харриет решила, что Нони в чем-то походит на нее саму, ее так же мучают неясные факты и фантазии, и девочка обернулась не раз и не два, чтобы удостовериться, что Харриет никуда не ушла. За весь день Нони сделала несколько попыток выдать мачехе информацию о том, что она называла «ужасным скандалом между отцом и Самантой», но, поскольку источник был все тот же – подслушивание у дверей, Харриет сочла нужным не проявить интереса.

Так пролетело время, а вечером Харриет одолели мысли, которые она гнала прочь весь день. Когда девушка в одиночестве уселась за еду в маленькой столовой, а потом в гнездышке смотрела на пустое кресло мужа, она больше не могла игнорировать отсутствие Даффа. Тишина огромного дома давила на нее. Призрак веселого смеха Рори словно издевался над ней, страдальческое лицо Даффа преследовало ее, и оно было таким же, как тогда, когда Харриет обвинила его, что именно он так бездушно прервал страдания бедного Парня. Все это ноющей болью отзывалось в ее сердце.

Она пыталась припомнить, что муж говорил ей в ответ на ее выпады, но вспоминались лишь ее собственные полные горечи высказывания и еще то, что не дала ему утешить себя, а ведь она так нуждалась в этом! Исстрадавшись душой и телом, Харриет по-детски негодовала на то, что Дафф оставил ее в самый трудный момент. Эту деловую поездку наверняка можно было бы отсрочить. Любой любящий муж отложил бы все дела на день-другой, чтобы утешить и поддержать жену, но в этом месте она снова и снова напоминала себе, что между ними никогда и речи не было о любви. Да и эта поездка в Дублин была связана с Самантой, насколько бы ни было правдой то, что Дафф выгнал ее из дома.

Ладно, она сама напросилась, думала Харриет, глядя на затухающий огонь, и даже не двинулась, чтобы подбросить дров и тем самым продлить этот безрадостный вечер. Когда она выходила за Даффа, то знала, что ему нечего предложить ей, кроме терпимости и своего имени. Так что не его вина в том, что она настолько забылась, что вышла за рамки своей роли и влюбилась в него.

Ночью нападало еще больше снега, и Молли, которая принесла ей утром чай, заметила:

– Не завидовать я этому парню в бегах, если он все еще прячется в холмах.

– Да он уже, наверное, убрался отсюда. Кроме того, прошло уже пять дней... как он добывает еду? – задумчиво спросила Харриет, и Молли лишь пожала плечами. Побег уже обсуждали сто раз, и она почти потеряла к этой теме интерес.