Я громко вздыхаю, давая понять, что мне ещё как есть, о чём рассказать, и что сестра должна приготовиться внимательно слушать.

— Вообще-то, вчера я думала, что дела у меня отлично и даже новости кое-какие есть, но сегодня уже передумала.

— Дальше-дальше, — нетерпеливо подгоняет Мила, вращая в воздухе чайной ложкой. — Давай обойдёмся без эффектных пауз.

— В общем, у нас с Исхаковым вроде как опять всё началось… Вчера мы ездили забирать его гоночную тачку, купались в озере…

— Трахались, — со знанием дела вставляет сестра.

— Именно. Короче, утром я проспала и опоздала на час. Карим сходу меня к себе в кабинет затащил и отчитал как малолетку.

— Увольняйся, — безапелляционно фыркает Мила, наваливаясь локтями на стол. — Без разговоров. Только пусть попробует меня кто-нибудь из работодателей отчитать. Я заявление им через минуту кладу на стол.

— И поэтому потом месяцами сидишь без работы, — замечаю я, внезапно осознав, что сестра далеко не тот человек, от которого я смогу получить хороший совет по этому вопросу.

— Ну тогда не увольняйся, — пожимает она плечами. — Смирись и больше не опаздывай.

Такой ответ меня тоже не устраивает. Я жажду эмпатии и услышать, как я права в своей обиде на Карима.

— Не хочу увольняться, потому что мне нравится моя работа и у меня неплохо получается. Просто Карим взбесил.

— Ну а чего ты хотела? Это его ресторан, и, конечно, он против, чтобы его сотрудники опаздывали.

Теперь меня и Мила бесит. Она на чьей стороне вообще? То есть либо терпи, либо увольняйся? Других, менее радикальных предложений нет?

— Я хотела, чтобы он проявил больше понимания. Мы, в конце концов, не чужие люди друг другу. А он сказал, что стоит мне почувствовать свободу, как я сразу лезу на шею.

Мила издаёт хрюкающий звук и даже немного пускает чай носом.

— Это он точно подметил.

Я смотрю, как сестра давится смехом, и вдруг вспоминаю, как в школе мы катались по полу, грозясь придушить друг друга из-за свободной полки в шкафу. И это Мила будет говорить мне про сидение на шее? Да ей самой палец дай — оттяпает всё туловище.

— Ты на чьей стороне, а?

— Да на твоей, конечно. Говорю же: увольняйся и строй отношения с Каримычем, как тебе хочется. Он отличный парень, кстати.

— Так ты же его вместе со мной козлиной называла, — с подозрением щурюсь я.

— Это из духа сестринской солидарности. Так-то я тебя дурой считаю за то, что ты тогда копытами упёрлась и к нему не спустилась.

Не выдержав такой ремарки, я швыряю в Милу мокрым чайным пакетиком. Тоже мне, сестра называется! Приехала к ней за поддержкой, а узнала, что я, оказывается, дура.

— Эй, Васян! — предупредительно рявкает она и, оглядев коричневые брызги на скатерти, идёт за тряпкой. — Ещё раз так сделаешь — будешь мне всю кухню драить, поняла? Я генуборку вчера закончила.

И это говорит та, чьи грязные колготки две недели провисели на люстре.

Спустя полчаса с работы приезжает Сева. Сестра начинает с энтузиазмом разливать борщ и выкладывать на тарелку шубу, пока он рассказывает, что заключил какой-то крупный договор и что, в связи с этим, ему нужно будет на два дня уехать в командировку.

— Это же те самые, да?! Европейцы? — С восторженным визгом Мила повисает на нём со спины и звонко чмокает в щёку. — Ты ж мой добытчик любимый!

Поймав мой взгляд, поясняет:

— Контракт очень прибыльный. Сева же процент от сделки получает. И скорее всего, у него будет новое служебное авто.

Я киваю и утыкаюсь взглядом в развороченный пирог. Милу совсем не узнать, и дело не только в том, что она стала много готовить. Сейчас, глядя на неё, сложно поверить, что когда-то сестра напивалась до беспамятства и купалась голой в центральном фонтане. Сейчас она… жена.

Следующим утром я просыпаюсь в ещё более хреновом настроении, чем ложилась. Как-то всё сразу навалилось: неожиданно заботливая жена Мила, получившая чёрный пояс по приготовлению пирогов, молчащий телефон, на который за вечер не пришло ни звонка, ни СМС от Карима, и странное чувство одиночества при наличии вполне живой Тани, сладко сопящей в соседней комнате.

Я-то ведь рассчитывала, что в ближайшую неделю мы с Каримом будем неразлучны как сиамские близнецы. Близнецы-извращенцы, которые собирались сношаться каждую свободную минуту. А вчера мне вдруг стало страшно, что вот так бесславно наше примирение и закончится: из-за идиотского опоздания. Я уже себя мысленно как только не обругала за то, что взбрыкнула. И Мила тоже подлила масла в огонь: оказывается, она все два года считала, что я повела себя как дура. Могла бы, между прочим, и раньше сказать. Не уверена, что это что-нибудь изменило бы, но вдруг.

Опоздать сегодня мне точно не грозит. На часах шесть утра, а сна ни в одном глазу. Поэтому я стаскиваю себя с кровати и плетусь в душ, после чего приступаю к глажке горы белья, часть которого, к моему стыду, перестирала даже не я, а Таня.

Состояние оглушённое. Если в жизни наступают такие моменты, когда кажется, что свернул не туда, то это один из них. Какая-то я неправильная и неженственная, что ли. Хозяйство вести толком не умею, в комнате вечно бардак, как у подростка, недавно вкусившего прелести рукоблудия, на всех огрызаюсь… Почему я не могу быть как Таня? Скромная, спокойная, аккуратная, всегда вежливая, уверенно идущая вверх по карьерной лестнице. Правда, одеваться как хиппи я не хочу, как и до двадцати четырёх оставаться девственницей, а вот остальное вполне хотела бы перенять. Может, тогда бы моя жизнь не превратилась вот в эту вот хрень.

В итоге к восьми утра мой внешний вид как никогда близок к образу идеального сотрудника. Волосы лежат на плечах как отутюженная фольга, на рубашке нет даже малейшей складочки, и впервые за всю сознательную жизнь мне удалось выгладить стрелки на брюках.

— Ого-о! — тянет заспанная Таня, первым делом зашедшая на кухню за утренней дозой кофеина. — Какая ты красивая. У тебя сегодня фотосессия?

— Ага, конечно, — мрачно буркаю я. — На стену почёта.

И тут же осознаю, что, несмотря на недавнее самобичевание, продолжаю вести себя как обычно: огрызаюсь на ни в чём не повинную Таню, которая, помимо того что перестирала и сложила моё бельё, сделала комплимент.

— Я просто встала сегодня пораньше, — торопливо поясняю я и, поднявшись, лезу в гарнитур за второй чашкой. — Тебе же кофе, да? Сахар нужен?

Таня роняет удивлённое «спасибо» и бесшумно садится за стол. Кажется, моя совесть взбунтовалась не на шутку, потому что эмоции никак не желают стихать. Я ставлю перед ней кофе и, плеснув туда молока, кусаю губу. Боже, как же трудно-то. Но чувствую, что сейчас так надо.

— Тань, ты же знаешь, что я тебя очень сильно люблю, да?