– Ты уверена, – тут он откашлялся, – что не отказалась от страсти к рассказам о привидениях ради историй о любви?

Харриет моргнула, посмотрела на него и скорчила гримаску:

– Прикуси-ка язык!

Бенедикт хмыкнул.

– Пойдем, – он кивнул на дверь, – здесь есть еще несколько комнат.

– Я понимаю, это звучит странно, – произнесла Харриет, вытерев пыльную руку об юбку и шагая вслед за Бенедиктом в комнату напротив, – и у меня нет никаких оснований так считать, но я не думаю, что Рочестер убил свою жену.

Через мгновение после этих слов дверь в третью комнату с грохотом захлопнулась. Харриет удивленно пискнула и наткнулась на Бенедикта.

Он бессознательно обнял ее за талию, не отрывая взгляда от фонаря. Пламя в нем резко вспыхнуло и погасло.

Некоторое время в комнате было слышно только их учащенное, напряженное дыхание. Потом Бенедикт произнес:

– Сквозняк.

– Да-да. Сквозняк в закрытом коридоре с наглухо заколоченными окнами, – сухо ответила Харриет, и он невольно рассмеялся.

Но улыбка его исчезла, потому что фонарь снова бесшумно загорелся.

Харриет приоткрыла рот, склонила голову набок, поглядев исподлобья сначала на фонарь, а потом на Бенедикта, и решительно повернула к двери, но замерла на месте, не успев сделать и шага. Глаза Бенедикта тоже расширились, когда он заглянул в комнату.

– Черт побери! – потрясенно произнес он: в это невозможно было поверить.

– Похоже, пожар вообще не затронул эту комнату, – выдохнула Харриет.

В камине, занимавшем большую часть комнаты, лежали кусочки несгоревших дров. Два огромных кресла с подлокотниками шириной чуть не со ствол дерева тоже стояли нетронутые. На спинках лежали подголовники с вышитыми на них большими цветами. Бенедикт подошел поближе и обнаружил лишь в одном углу комнаты небольшое обгоревшее местечко. В напольных подсвечниках застыли засохшие лужицы растопленного воска. Кушетка без спинки, придвинутая к стене, была в идеальном состоянии. Синие подушки с такой же вышивкой, как и на креслах, были чистыми и по-прежнему лежали на месте.

Бенедикт посмотрел на кушетку и внезапно представил на ней Харриет. Не сидящую, а лежащую на спине, с распущенными волосами – рыжеватые пряди метут каменный пол. Бенедикт представил себе ее расстегнутый лиф, обнаженные мягкие округлости груди и глаза, потемневшие от страсти. Юбка падает, обнажая совершенной формы лодыжки, мягкие икры, колени и бедра… Бедра, которые она приподнимает, чтобы обвить его ногами…

– Тут слишком жарко.

Слова вырвали его из мечтательного состояния. Боль и желание пронзили Бенедикта, он нахмурился и повернулся к Харриет, одновременно отметив, что в комнате действительно заметно потеплело.

Она прижимала ладони к раскрасневшимся щекам, глядя на кушетку так же напряженно, как и Бенедикт несколько мгновений назад. Почувствовав, что он на нее смотрит, Харриет встретилась с ним взглядом и быстро смущенно отвернулась.

Бенедикт почувствовал, что по спине течет пот, рубашка липнет к спине. Он посмотрел на камин, словно огонь мог по волшебству вспыхнуть в нем через сто прошедших лет. Бенедикт увидел, что волосы на затылке Харриет влажные, а из-за уха ползет капелька пота. Капелька проползла по изящной линии лица, оставила влажный след на шее и скатилась в ямку у ее основания. Засверкала, как звездочка, и с дразнящей медлительностью поползла вниз, в ложбинку между грудями.

Бенедикт аккуратно поставил фонарь на пол.

– Бенедикт, – произнесла Харриет так же прерывисто, как дышала. Грудь ее вздымалась, руки заметно дрожали. Она провела ладонями по юбке, а Бенедикт сократил расстояние между ними. – Ты это чувствуешь?

– Да, – шепнул он и прильнул к ее губам.

Харриет прожила на свете тридцать лет и давно решила, что не похожа на других женщин – она не умела сдерживаться и не разбиралась в правилах. Не в ее стиле было поддразнивать других, когда дело касалось важных вопросов, и она бы чувствовала себя полной дурой, если бы ей пришлось изображать из себя скромницу, что многие женщины делают с легкостью. Харриет была совсем другой – честной и открытой, и никогда еще она не испытывала такой благодарности к том}, что жила в мире с самой собой, чем сейчас, когда без колебаний вверила себя Бенедикту, отдавшись захлестнувшей их обоих страсти.

Его ладони горели, когда он проводил ими по ее спине, прижимая к своему пылающему жаром телу. Харриет, вздыхая, выгнулась отдавно желанного прикосновения. Бенедикт смотрел на нее голодными горящими глазами. Она вдруг вспомнила рассказы из своего детства, книжки о тропических странах, населенных туземцами, которые лазили по деревьям, как обезьяны, и ей ужасно захотелось вскарабкаться на Бенедикта в поисках восхитительных фруктов. Она хихикнула, губы ее приоткрылись, но Бенедикт слегка прикусил ее нижнюю губу, и смех на устах замер.

Пальцы Харриет впились в ткань его сюртука. Он прокладывал дорожку из жгучих поцелуев вдоль ее щеки, вниз, к основанию шеи, и наконец слизнул оттуда пот.

Рука Бенедикта прижалась к ее животу и поползла выше, лаская пышную грудь. Потом он сомкнул пальцы на рукаве и потянул его вниз с плеча и дальше, с локтя. Влажный теплый воздух на мгновение коснулся кожи Харриет, но рука Бенедикта уже нашла ее шею, большой палец нежно начал ласкать ямку у основания, шероховатая ладонь двинулась ниже, вжимаясь в обнаженную плоть, обхватила мягкую грудь, большой палец отыскал сосок и стал ласкать его тем же движением, что и ямку у основания шеи. Пальцы Харриет скользнули под рубашку Бенедикта.

Бенедикт покрывал шею Харриет короткими жгучими поцелуями, прижав ее спиной к каменной стене. Жаркое дыхание дразнило сверхчувствительную кожу на груди. Легкое прикосновение языка, легкий укус – пальцы Харриет вцепились в волосы Бенедикта, потянув его голову вперед. Молча молила она о наслаждении, которое – Харриет знала – ждало ее впереди, он уже продемонстрировал ей это невероятное облегчение.

Бенедикт ногой раздвинул ее несопротивляющиеся бедра. Потом задрал ее юбки, и кожу над чулками обдало теплым воздухом. Харриет почувствовала, как подол щекочет ей колени, а Бенедикт поднял ее вверх. Ни секунды не колеблясь, Харриет обвила ногами его талию.

Он уперся руками в стену по обеим сторонам от ее головы и прижался лбом ко лбу Харриет. Она подняла ресницы и увидела, как он пытается овладеть собой и яростным желанием, пожирающим их обоих. Харриет улыбнулась, сжала его плечи, пробежалась пальцами по рельефным мышцам груди через влажную от пота рубашку и счастливо рассмеялась, ощутив, как задрожал Бенедикт, а бедра его, словно по собственной воле, шевельнулись, прижимаясь к ней, ища удовлетворения.

Бенедикт нетерпеливо застонал, и этот звук ясно показал, что он проиграл битву с самим собой, окончательно утратив самообладание.

Харриет прижалась к Бенедикту, стремясь облегчить ужасную гложущую боль, пульсирующую одновременно с биением сердца. Боль эта была ей знакома. Ее разбудил вчера вечером Бенедикт.