Угрюмость Торрио была вполне понятна, поскольку делом занялись федералы.

Он попытался предложить помощнику окружного прокурора США Уильяму Ф. Воу $50 000, чтобы тот отказался от обвинения или отложил рассмотрение дела на восемь месяцев[93], но это оказалось бесполезным. Его первая судимость в Западном Хаммонде означала, что во второй раз Джонни Торрио придется отправиться в тюрьму.

Три дня спустя было найдено тело четырнадцатилетнего Бобби Фрэнкса. Дело Леопольда-Лэба заставило Чикаго забыть об облаве на пивоварне Sieben.

Вероломство О’Бэниона грозило Торрио оказаться за решеткой, и негодяй отказался вернуть деньги за пивоварню, запертую на замок! Торрио, возможно, согласился бы замять инцидент, если бы это сохранило мир и оставило существующий порядок нетронутым. Как выяснилось, тюремное заключение должно было продлиться меньше года и пивоварню закрывали на год, а Торрио стал владельцем очень дорогой недвижимости. Но О’Бэнион не спросил мнения Торрио по поводу всего этого.

Последней каплей в накале страстей стала глупейшая история. Во время очередных разборок с братьями Джанна Хейми Вайс попытался вразумить О’Бэниона, что лучше быть поосторожнее. О’Бэнион ответил на это: «Черт с ними, с сицилийцами!»

Когда эти слова дошли до братьев Джанна, Торрио и Капоне, дело началось.

Некоторые люди, как и О’Бэнион, могли убить без особых причин. Однако это не те утонченные натуры, чьи чувства легко ранить жалкими выкриками за спиной. В то время расовая этническая и религиозная брань была нормой. Братья Джанна не считали слова «проклятые сицилийцы» смертельным оскорблением. Торрио и Капоне не были сицилийцами и носили в себе чувства куда более острого порядка, чем у О’Бэниона. По словам бывшего подчиненного, Капоне говорил: «Никогда нельзя доверять сицилийцам, они на самом деле не итальянцы вовсе и ничего хорошего не представляют».

На самом деле Капоне тесно и плодотворно сотрудничал со многими сицилийцами, но доверие носило весьма имплицитный характер. В любом случае его отношение к Джанна основывалось на беспрецедентной жадности братьев, непревзойденные амбиции которых претендовали на непогрешимость. И Капоне, и Торрио были рады сказать «аминь» каждому, кто назвал бы Джанна «проклятыми».

Причиной гибели О’Бэниона стали вовсе не те необдуманные слова. «С Дини было все в порядке, – говорил позже Капоне. – Он начал намного лучше, чем рассчитывал, но постепенно потерял голову. Вайс был первым, кто это понял. Джонни Торрио передал О’Бэниону знания, но Дини забрал несколько лучших парней и решил стать боссом выпивки в Чикаго. Какой шанс! О’Бэнион сделал все, чтобы встать нам поперек дороги. Его задача заключалась в том, чтобы «сглаживать» углы, и мы предоставили Дини полномочия, касающиеся производства и поставок крепких напитков и пива. Он «откололся» и, хорошо зная о проблемах, использовал их, чтобы испортить отношения со всеми, с кем можно. Там, где мы платили копам пару сотен, он выкладывал тысячу. Ничего нельзя было сделать, О’Бэнион сам заказал собственные похороны».

От немедленного наказания за предательство в Sieben Торрио удерживали три обстоятельства. Во-первых, Капоне находился в бегах до июня в связи с убийством Ховарда. Во-вторых, позиция Майка Мерло, никогда не допустившего бы убийства О’Бэниона. И, наконец, точечные удары О’Бэниона еще не переросли в полномасштабную войну, поскольку весну и половину лета 1924 года он отвлекался на борьбу с юридическими последствиями предыдущих выходок.

Хотя прокурор Кроу прекратил разбирательства по всем трем обвинениям, федеральное Большое жюри выдвинуло обвинения О’Бэниону за угон, произведенный спустя два дня после стрельбы в Миллера, и за ограбление склада в городе Сибли.

Судебное разбирательство по первому обвинению было назначено на июль, по второму – на ноябрь.

Второй суд так и не состоялся, поскольку к тому времени О’Бэнион был мертв, а июльские разбирательства, столь характерные для гангстерских процессов той эпохи, показали несовершенство подбора присяжных. Во-первых, на это ушло очень много времени. «Для того чтобы подобрать присяжных, потребуется больше времени, чем демократам выбрать кандидата в президенты», – остроумно заметил О’Бэнион. Один из предполагаемых присяжных заявил, что проголосует за невиновность обвиняемого, хотя и убежден в обратном, поскольку не хочет, чтобы его покалечили или застрелили.

Суд должен был назначить в присяжные двенадцать человек, готовых поклясться, что ничего не знали о пресловутых гангстерах раньше и, что еще менее вероятно, имеют непредвзятое отношение к запрету на алкоголь. Например, вот как один из адвокатов О’Бэниона, Майкл Дж. Ахерн, допрашивал присяжного, заявившего, что все законы должны исполняться.

Когда свидетели начали давать показани, у водителя угнанной машины Чарльза Левина случилась, как выразился О’Бэнион, «Чикагская амнезия»: он не смог опознать нападавших. Прокурор показал водителю заявление, сделанное им после угона. Левин смутился: он забыл, как чей-то седан прижал машину к бордюру. Как насчет следующего, аналогичного заявления? Очередное помрачение. Левин никого не узнал.

Десять присяжных, заслушав показания полиции, проявили похвальное мужество, однако двое сочли обвиняемых невиновными. В полночь, после восьми часов увещеваний и препирательств, один из большинства преклонил колени и стал молиться Богу, чтобы эти двое прислушались к аргументам других. Дело закрыли, и, согласно слухам, проголосовавшие против разделили $50 000 пополам.

Судья задержал Левина для дополнительного расследования по обвинению в лжесвидетельстве, и водитель признал, что действительно был запуган. «Они предупредили, – сказал Левин, – я должен держать рот на замке или замолчу навсегда». Он предложил дать повторные показания, но федералы могли привлечь О’Бэниона лишь по обвинению в запугивании свидетелей, а Левин, вероятно, снова бы от всего отказался.

После суда О’Бэнион решил держаться подальше от Торрио и, взяв длительный отпуск, уехал в Колорадо. Обратно вернулся к ноябрьским выборам 1924 года, для поддержки переизбрания Боба Кроу.

За день до выборов О’Бэнион, не подозревая, подписал себе смертный приговор. Торрио выделил О’Бэниону долю прибыли в клубе Ship за помощь в апреле прошлого года.

3 ноября 1924 года О’Бэнион приехал забрать долю за неделю. Торрио был занят другими делами, поэтому Капоне остался за главного. Рядом находились Фрэнк Маритоте, по кличке Даймонд, Фрэнк Рио, телохранитель Капоне и Фрэнк Нитти, его возможный преемник. Капоне сказал, что финансовые потери молодого Анджело Джанна снизили общий недельный доход – он потерял кучу денег и, следовательно, остался должен. Эту сумму увеличивал значительный счетчик, от которого Капоне предложил отказаться из соображений профессиональной этики. В ответ на предложение О’Бэнион захромал к телефону и, позвонив Анджело, грубо потребовал выплаты суммы по счетчику в недельный срок.