– Кто это сделал? – спросил Капоне.

Джозеф Л. Ховард считался «мелочью», несмотря на подозрение в трех убийствах. Некоторые полагали, Гузик отказал ему в выдаче кредита, другие думали, в деле была замешана подружка Ховарда. Что бы ни стало причиной конфликта, произошедшего в майский вечер, Ховард отмолотил маленького жирдяя, и, истекая кровью, Гузик поковылял в Four Deuces.

Ближе к половине седьмого вечера Капоне ворвался в салун Генри Джейкобса, в паре кварталов от Four Deuces по улице Уобаш, и подошел к Ховарду, развалившемуся около сигарной стойки.

– Привет, Аль, – приветствовал Ховард, даже не предполагая, что ему могут предъявить претензии за избиение такого слизняка, как Гузик.

– Что ты хотел сказать, ударив моего друга? – Рука Капоне опустилась на плечо Ховарда.

– Убирайся назад к своим шлюхам, грязный даго[88], – прорычал в ответ Ховард.

Этими словами он подписал смертный приговор, превратив заурядное избиение в убийство. Капоне дернул Говарда, выхватил из кармана пистолет, приставил дуло к щеке и выстрелил. Затем выпустил в беднягу еще пять пуль.

Как и следовало ожидать, посетители салуна Джейкобса не видели и не слышали ничего, что бы могло помочь полиции. Но все-таки Капоне пришлось исчезнуть на месяц, пока друзья не убедились в его безопасности.

Поздним вечером, 11 июня 1924 года, Капоне пришел в полицейский участок на Коттедж-Гроу авеню:

– Я слышал, полиция меня разыскивала, – сказал Капоне, – любопытно узнать зачем.

Его доставили к помощнику прокурора Роберта Кроу, двадцатичетырехлетнему Уильяму Х. МакСвиггину. Капоне заявил, что ничего не знает о Ховарде, а в день убийства находился за городом. Дело осталось нераскрытым.

Это самое важное, со стратегической точки зрения, убийство за всю карьеру Аль Капоне. Через восемь месяцев Капоне стал во главе всего предприятия. Теперь даже самый последний член банды мог сказать: «Если Аль пошел на такое ради свиньи Гузика, что он не сделает для меня?»

Забавно, но именно Дини О’Бэниону приписывается фраза: «За один месяц в Чикаго продается пива на тридцать миллионов долларов. Из этих денег один миллион уходит к полицейским, политикам и федеральным агентам по надзору. Никто, находясь в здравом уме, не откажется от такой ежемесячной доли».

Что можно сказать о психическом здоровье людей, которые ставили под угрозу доход $30 миллионов, не говоря о жизнях, чтобы присвоить чуть больший кусок от общей доли? При этом у них не было возможности потратить деньги достаточно быстро, чтобы изменить судьбу. Эти доходы никогда не являлись реальными деньгами. Впрочем, прибыль, о которой идет речь, была не больше, чем та, за которой гонятся современные рейдеры и короли рынка мусорных облигаций.

Похоже, что эго подобных личностей может идти даже наперекор собственным интересам.

А как еще можно объяснить то, что сказал Дини О’Бэнион?

Как и вечный ребенок Билл Томпсон, О’Бэнион сохранял привлекательность, вызывающую неизменную симпатию со стороны окружающих. Из-за случайной детской травмы его правая нога была на четыре дюйма короче левой. Несмотря на подпрыгивающую походку, лишний вес, узкие ладони с изящными пальцами, О’Бэнион сохранил прекрасные боксерские навыки, приобретенные в юности при ограблениях уличных пьяниц. Из-за широких плеч, короткой шеи и круглого лица казалось, он не тянет на средний рост.

Ведя разговор, О’Бэнион имел привычку отклонять голову в сторону. Он никогда не был жестоким. Даже врагов О’Бэнион называл славными ребятами.

Он смотрел на мир с улыбкой, которая из-за холодных голубых глаз казалась застывшей ухмылкой.

Привычка пожимать всем руки, постоянные похлопывания собеседника по спине вызывали дружеское расположение, но вторая рука всегда оставалась свободной, чтобы выхватить револьвер, спрятанный в одном из карманов.

Как и Анна Торрио, жена О’Бэниона считала семейную жизнь идеальной, а поведение мужа безупречным, без каких-либо намеков на профессиональную дикость. Они познакомились на рождественском балу: Виола Каниф вернулась в Чикаго из школы в Айове. Дини и Виола поженились 5 февраля 1921 года, когда ей исполнилось восемнадцать лет (О’Бэниону к тому времени было двадцать девять). Хотя О’Бэнион владел собственным домом в Норд-Сайде на Ридж-стрит, 6081, молодожены поселились в большой квартире по Норд-Пайн Гроу-авеню, 3600. Дини никогда не курил, пил умеренно, а вечера предпочитал проводить дома, за пением под аккомпанемент фортепиано (инструмент стоил $14 000). «Он не был человеком, готовым бегать по ночным шоу для того, чтобы меня развлечь, – рассказывала Виола репортеру после смерти мужа. – Его редко приглашали на вечеринки друзья, все знали, насколько он любит находиться дома, а если такое и случалось, Дини никогда не уходил, не предупредив, куда направляется».

Он получал истинное удовольствие от работы, в которой причудливо переплетались манеры деликатного продавца цветочного магазина с одной стороны и дикие наклонности – с другой. О’Бэнион обожал цветы и с любовью ухаживал за ними.

Когда вместе с Гвоздем Мортоном О’Бэнион заинтересовался цветочным магнатом Чикаго Биллом Скофилдом, то купил долю в его бизнесе, а не выбил силой.

Позже Билл Скофилд оплакивал смерть обоих, особенно О’Бэниона, которого называл «самым славным парнем из всех, что когда-либо жили на этой земле».

Хотя у Дини появился еще один магазин, на севере, в Девоне, О’Бэнион выбрал штаб-квартирой Норд-Стейт, 738, напротив собора Холи-Нейм в богемной части Чикаго. С покупателями он был очень вежлив и принимал чеки, выписанные незнакомцами, словно клиент оказывал услугу.

Скофилд стал официальным флористом гангстерских похорон, что было чрезвычайно прибыльным бизнесом – букеты в несколько сотен долларов считались оскорблением: неписаный этикет требовал заказов на тысячи, даже если погибший и не имел больших успехов.

Вне магазина О’Бэнион порой допускал настолько странные шутки, что репортер написал: «о самом по-детски непосредственном гангстере, с которым пришлось иметь дело Торрио и Капоне». Импульсивные поступки О’Бэниона выглядели добрыми и забавными. Однажды, жарким летним днем, он заметил двух полицейских, стоящих напротив пивоварни Malt-Maid и явно ведущих негласное наблюдение.

«Здесь слишком жарко, – поприветствовал их Дини, – зайдите, выпейте по бокалу пива, заодно и обсудите ваши дела». Некоторые из его порывов заслуживали похвалы. Однажды Дини увидел плохо одетую девушку, которую задержали за поездку в товарном вагоне.

О’Бэнион прямо на месте организовал сбор средств для покупки ей одежды. Иногда его поведение было просто безрассудным. Один из ранних «сейфовых» налетов (как правило, неудачных) провалился отчасти из-за того, что ночной сторож в 3.30 утра обнаружил юных медвежатников, задорно горланящих популярную песенку, сидя на мусорном баке. Взломщиков нисколько не заботило, что они привлекают внимание.