Что, брат Пол, съел?

— По моей просьбе отец Видаль поехал в Южную Америку, — продолжал папа. — Он возвращается через несколько дней; я хочу, чтобы ты поработал с ним, хорошо? И, пожалуйста, не приближайся к «Ключам», пока он не вернется.

Я и не приближался. Последующие дни прошли без пользы. Я не припоминаю, чтобы бедолаге Галли, мне и всем ватиканским полицейским удалось совершить что-нибудь выдающееся. В расследовании убийства такое иногда случается. Это всегда очень раздражает. Единственным полезным делом было то, что Лютера удалось внедрить в окружение папы, и ему там явно нравилось, поскольку, когда мы однажды вечером встретились за ужином, Лютер был в приподнятом настроении.

— Как тебе у папы?

Лютер всплеснул руками, как это делают итальянцы, когда хотят описать что-то сложное и труднообъяснимое.

Он сказал:

— Этот папа не зря ест свой хлеб. Он все время трудится — и днем, и ночью. Любит свою работу, живет ею. Думаю, он святой.

— Правда?

Мне никогда не приходило в голову считать Треди святым.

— Не потому, что он старается им быть, а потому, что это так и есть.

— Он произвел на тебя сильное впечатление, да? На такого старого циника, как ты.

— Ты разговариваешь с ним, и тебе хорошо — что еще я могу сказать, Пол? Однажды, когда у него закончилась его последняя на тот день встреча, он сказал: «Лютер, пошли ко мне». Он скинул туфли, взял два стакана, и вот я уже пью пиво с епископом Рима. Мы разговорились, и я вдруг понял, что рассказываю ему об Африке, о жизни, о себе, о чем я почти никому не рассказывал. Ну, тебе и еще кое-кому. Страшно, Пол, папа — страшный человек.

Как и я, Лютер долгими путями шел к тому, чтобы стать служителем церкви. Меня привела эмоциональная травма, но по обрывочным рассказам, услышанным от Лютера за годы нашего знакомства, и по обломкам, из которых я мысленно сложил картину его жизни, можно было понять, что причиной, по которой он здесь, вполне могло быть опустошение. Я знал, что когда-то он успел побывать и фермером, и солдатом, и правительственным чиновником, учителем и рыбаком-браконьером, но в какой последовательности, я не помнил. Наверное, Лютер тоже этого не помнил. Надо отдать должное Треди: он заставил открыться такого человека, как Лютер; но не за тем Лютера отправили в Апостольский дворец.

— Что с безопасностью? Треди ничего не угрожает?

Ответ Лютера последовал довольно быстро, но я видел, что мысленно он где-то в другом месте.

— Конечно, он не в безопасности, Пол. Ты знаешь, я знаю, он знает, Кеннеди тоже знал. И Кеннеди мертв, кому-то очень хотелось его завалить. Диего Альтамирано ходит за ним как привязанный, и у него добрые намерения, но… думаю, что если появится кто-нибудь с табличкой на груди, на которой будет написано «наемный убийца», ватиканские полицейские, возможно, проведут собрание, проголосуют, пошлют дымовые сигналы. Но против кого-то, кто настроен серьезно…

— Но там будешь ты. Этого хочет Треди. Ты ему нужен.

— Я буду, Пол. Но мне нужно еще раз поговорить с папой.

— Ради Бога, ты разговариваешь с ним каждый день.

— Я имею в виду серьезный разговор. Ему нужно знать…

Я спросил:

— Что? Что ему нужно знать?

Но Лютер уже бродил в других закоулках разума.

В молчании мы прогуливались по запруженным людьми улицам, наслаждаясь прохладой вечера. По крайней мере, я наслаждался. Где были мысли Лютера в тот момент, я не знаю. К реальности он вернулся, когда мы почти дошли до дома. Мы обогнули старый Циркус Максимус, и Лютер вдруг направился к гигантскому овалу амфитеатра, а я молча последовал за ним. Когда я его нагнал, он сидел на корточках у основания древней статуи в центре античного стадиона для бега. С него тек пот, глаза блестели. Я подумал, что он, возможно, заболел, но это было не просто недомогание.

— Пол, послушай. Слушай меня. Я хочу рассказать тебе кое-что об Африке… Это нелегко. Просто послушай, ладно?

Лютер закрыл глаза и начал свой рассказ.

— Никто не знает об этом, Пол. Это такая тайна, о которой не рассказывают; слишком стыдно. Я никому это никогда не говорил, но теперь вынужден рассказать эту историю. Это как исповедь, Пол. Понимаешь?

— Да.

Но я не понимал.

— Ты выслушаешь мой рассказ, Пол?

— Конечно.

Лютер улыбнулся.

— Ты мой брат, Пол.

Затем он снова погрузился в свои мысли и застыл. Налетел ветер, и у подножия статуи стало прохладно, но я терпеливо сидел и ждал, когда Лютер отвлечется от размышлений и начнет рассказывать о суровом месте, которое он называл Эдемом.

— Когда в тот день я появился там, место было таким прекрасным, что я сразу подумал: оно совершенно. Там было так хорошо! Пол, ты бы не поверил, что существует такая красота. Цветы, фрукты, аккуратные ряды посевов, вдали ручеек и гора, деревня с аккуратными домами и белоснежная церковь. За ней на холме располагался старый каменный монастырь, построенный во времена начала колонизации. В таком месте человек в абсолютном покое мог размышлять о жизни или о Боге. До ближайшей гравиевой дороги было четыре дня ходу, но каким-то образом я ощутил, что людей, которые живут здесь, это не особенно тревожило, потому что они понимали: все находится рядом.

Но когда я появился там, Пол, Эдема не стало. Да простит их Господь. Наверное, ты читал об этом или о чем-то подобном. Ручей был полон тел, и церковь тоже. Большинство из них были зарублены мачете, и только немногих забили лопатами и мотыгами. В церкви было много женщин и детей и еще несколько монахинь из Европы, пытавшихся их защитить. Плохое племя, Пол. Все самое ужасное в современной Африке происходит из-за плохого племени. Смертельная обида.

Больше десяти лет Лютер хранил молчание. Он взял мою руку в свою гигантскую ладонь и с силой сжал.

— Я должен был стоять на страже мира, носить голубую каску и все такое. Анекдот. Ради поддержания мира я убил кучу африканцев, в тот день я бы убил еще больше, но не застрелил ни одного, потому что те, кто это устроил, уже сбежали.

Вонь стояла страшная, мухи, личинки мух, большие жирные собаки, злобные из-за того, что кто-то мешает их пиршеству. Нам нужен был бульдозер, но, естественно, в Эдеме нет бульдозеров. Мои солдаты стреляли в собак и поджигали огромные костры из тел — так много было там детей, Пол.

Я поднялся в монастырь и обнаружил семерых священников, белых, в такой же, как и на мне сейчас, одежде. Старики. Кому они могли навредить? Перерезанные горла, изувеченные тела. Я думал, что уже все повидал на своем веку, но оказалось, что не все. Я побыл немного в монастыре, потом спустился с холма и отправил солдат, сказав им, что я их догоню, но остался. Они были рады выдвинуться до темноты, Господь свидетель; дьявол посетил Эдем, и мы знали об этом. Той ночью я остался один в монастыре с мертвыми священниками. Я не спал, потому что, если дьявол вернется, я хотел быть готовым к встрече. Но он не пришел, и следующим утром я похоронил священников. Затем спрятал оружие, снял униформу и остался в Эдеме. Несколько раз в первые две недели за мной присылали солдат, но я прятался от них. Меня не особенно искали. Еще один мертвый офицер, что с того? Будут еще войны, и будут еще офицеры.