– Молодец! – сказала я Волку.

Пенелопа пошевелилась и застонала, и у меня от сердца отлегло. Захотелось зарыдать и хорошенько тряхануть ее за то, что заставила меня волноваться.

Я зашла в хижину, вдохнула прохладный застоявшийся воздух – видать, тут всю зиму никого не было – и положила девушку на кровать. Одеяло, поеденное молью, я швырнула на пол и не успела и глазом моргнуть, как Волк на нем пристроился. Потом я разожгла огонь в печке и закрыла дверь. Скоро в домике стало жарко. Приближалась ночь. Понадобилось больше времени, чем я рассчитывала, чтобы сюда добраться, потому что пришлось нести дополнительный груз.

Может, тепло помогло, может, ровная кровать, но Пенелопа вскоре открыла глаза. Через несколько минут она сообразила, что мы уже не под открытым небом, и уставилась на меня.

– Где я?

Я села на кровать рядом с ней. Пенелопа была ужасно бледная, и я чувствовала жар, сжигающий ее тело. Если мы не доберемся до доктора, то будут еще припадки.

– В охотничьей хижине. Ты потеряла сознание.

Она села на кровати, вздрогнув и зашипев, когда пришлось пошевелить ногой.

– Ты что, меня несла?

– Ты спасаешь меня, я спасаю тебя, уговор такой был, – сказала я дрожащим голосом.

Пенелопа улыбнулась, и дрожь сразу прошла.

– А волк тут? – мрачно спросила она.

– Вон, на полу валяется, как свинья в помоях.

Волк фыркнул и потянулся, куснув меня за ботинок.

Я размотала повязку и почувствовала запах разложения. Вены вокруг раны выглядели немного лучше; похоже, примочка немного замедлила яд. Однако на саму рану страшно было смотреть – из нее сочился гной, кожа на краях почернела.

– Идти можешь? – спросила я. – Только теперь правду говори.

Пенелопа молчала, глядя, до чего себя довела. Я протянула ей фляжку и заставила выпить до самого дна. Потом достала из рюкзака одеяло и укрыла ее.

– Элка, прости меня, – сказала она, держа перед собой флягу так, словно собиралась на нее молиться.

– Да что уж теперь. Идти ты не можешь, значит, до Халвестона не доберешься. А ведь ты мне там нужна.

Пенелопа вздохнула, совсем тихо, не как капризный ребенок, а вроде как жалея себя. Я вот себя жалеть не умею – пустая трата времени и сил.

– Мы останемся здесь на ночь. А утром обо всем поговорим.

Она не стала спорить, да и Волк тоже. Правда, он тихонечко фыркнул, когда я его в сторону отодвинула. Я лежала рядом с ним и слушала его дыхание. Такое спокойное, словно нет в мире ни забот, ни тревог. Он в тепле, а рядом его стая, даже если один из ее членов ему не по нраву.

Зато у меня в душе росло беспокойство как перед бурей. Ты вроде чувствуешь, что она скоро разразится, но не знаешь когда. Вот с такими мыслями я легла спать в ту ночь. Хотя Волк вернулся, и жизнь начала налаживаться, да еще рядом Пенелопа, девушка, которая оказалась больше, чем пустым местом, я все равно не могла успокоиться. Знаете, как бывает – ходишь по рынку, и куда ни повернешь – везде одно и то же лицо. Наверное, это потому, что мы почти пришли в Халвестон, а там до черта незнакомых людей. И еще я боялась, что там мой портрет висит на каждом столбе.

Перед глазами встало лицо Лайон. Не было в ней ничего человеческого – лишь лед и стекло. Она мне что-то сказала, но я не услышала. И, если честно, не хотела слышать.

Меня разбудили холодный утренний свет и волк, храпящий под боком. Вскоре проснулась и Пенелопа. Я сменила ей повязку и дала еще немного воды. Волк сел, уставившись тяжелыми, словно камни, глазами на девушку. Интересно, о чем он думает. Может, о том, что ей не стоит доверять?

Антибиотики широкого спектра.

Вот что нужно отыскать в Халвестоне. Пенелопе пришлось повторить это странное слово несколько раз, мои мозги его так сразу не запомнили. Я сказала Волку, чтобы он за ней присматривал, однако он не пожелал оставаться в хижине, а уселся на пороге, и я не стала спорить. Просто погладила его, опустилась перед ним на колени и обняла за шею.

– Никуда не уходи, – прошептала я, зарывшись в его шерсть. – Ты мне нужен.

Волк потерся о меня головой, и я поняла, что он будет здесь, когда я вернусь. Однако, спускаясь с горы, я подумала: «А вернусь ли?» Боюсь, где-то в этом городе меня поджидает Лайон, а может, даже и Крегар. Конечно, Лайон охотится на Крегара в Мартинсвилле далеко к югу отсюда, а мне всего-то нужно найти врача, взять у него эти биотики и вылечить ногу Пенелопы. В общем, раз плюнуть. Вот только я знала, что Халсвестон не похож ни на один из городов, в которых я бывала раньше, и что он пережует меня и выплюнет, если я сделаю хоть один неверный шаг.

Как оказалось, я сделала не один.

ХАЛВЕСТОН ИЗ ТЕХ ГОРОДОВ, что возникают на пустом месте и быстро разрастаются. Здесь обитали в основном те, кто месяцами копался в земле и вернулся ни с чем, только с кровоточащими пальцами. Были и счастливчики, которым повезло: они нашли богатство – и тут же спустили его на женщин и виски. И на них на всех охотились агенты по продаже земельных участков, хозяйки борделей и скупщики золота с подкрученными весами.

Халвестон состоял из досок, крыс и ржавчины. Он начинался с одной улицы, застроенной деревянными домами, потом к ней добавилась вторая; промежутки между ними заполнили киоски и фургоны, и город начал расползаться во все стороны. Запруженная дорога превратилась в грязь у ворот, из которых валила толпа людей всех цветов и национальностей. Мужчины и женщины, черные и белые, китайцы и латиносы с далекого юга. Тут даже были суровые беловолосые люди с голосами густыми, как патока. Я слышала от Охотника, что русские пришли в наши земли по льду во время Второго Конфликта. Правда, он еще говорил, что на другой стороне Берингова пролива полно краснокожих, но я ни одного не увидела. Жители Халвестона расступались перед беловолосыми, а некоторые выкрикивали слова, которых я не понимала. Народ винил их в Большой Глупости, можете себе представить? Они не отвечали за те бомбы, как и я не отвечала за смерть мальчишки из Риджуэя, чьи ботинки сейчас носила. Я улыбнулась одному беловолосому, хотя от остальных они получали лишь презрение.

Люди этого города как будто на себе клеймо носили – мигом поймешь, кто они и откуда. Желтая кожа, согнутые спины, приступы изнуряющего кашля. Все местные выглядели больными. И хотя я не могла определить, что это за хворь, я ощущала ее, словно душок, от которого у меня мороз по коже шел. Я видела, что дерево прогнило изнутри, по коре и цвету листьев, и не стала бы строить хижину из таких бревен. Люди в Халвестоне были похожи на эти деревья. Развести огонь они сгодятся, но доверять им нельзя – построишь хижину, а потолок тебе на голову обвалится.

Халвестон – кипящий котел с чили! На каждого местного тут приходились сотни людей разных мастей и размеров. Я даже заметила нескольких с такими же татуировками на лице как у Крегара. Мои уши наполнили десятки языков – одни грубые, словно плевки, другие сладкие, как мед, а сбившиеся в кучку угольно-черные парни вообще вроде как языками щелкали. Шлепки моих ботинок по грязи смешивались с болтовней и криками, плачем детей и визгливыми криками лоточников, нахваливающих свой товар. В неистовом гомоне я почти забыла, зачем сюда пришла.