– Но... – Ее губы убедительно дрожали, и слезы продолжали течь по щекам. – Но как такое возможно? Прости меня, мой лейтенант, но как ты можешь с такой уверенностью утверждать, что корабль будет твоим? Как?

– Тсс. – Он приложил палец к губам Миранды. – Будет так, как я говорю, – и это все, что ты должна знать.

– Никогда, – как безумная, зашептала она, – никогда такого не будет! Во всяком случае, пока она жива и изводит меня своей ложью и угрозами.

– Она? Кто?

– Нет, – вздохнув, Миранда быстро опустила голову, – я не должна говорить. Они найдут меня... где бы я ни спряталась, они найдут меня и... и убьют.

– Кто найдет тебя? Кто тебя убьет? – Фолуорт крепче сжал ее волосы и заставил посмотреть ему в лицо. – Кого ты так боишься? Кого-то на этом корабле? Ты сказала «она». Это кто-то из заключенных?

– Из заключенных? – Миранда иронически усмехнулась. – Она не заключенная. Она чисто одета, хорошо питается в прекрасной каюте и разгуливает по палубе свободно, а не как собака на поводке. И ни одно животное не ездит на ней день и ночь...

– Миранда! – Резкий окрик Фолуорта положил конец ее истерике. – О чем ты говоришь? О ком ты говоришь?

– Я говорю о ней, – прошептала Миранда, – о Кортни Фарроу, о дочери Дункана... о новом слуге твоего дорогого лейтенанта Баллантайна!

Фолуорт от изумления раскрыл рот. Слуга Баллантайна – девушка!

– Дочь Дункана Фарроу?

– Да, дочь Фарроу! – крикнула Миранда. Ее сердце стучало так громко, что она испугалась, как бы его стук не был слышен во внезапно наступившей тишине. Она сделала правильный шаг – Миранда прочла это в горящем взгляде Фолуорта. – Она меня ненавидит, ненавидит и ни перед чем не остановится, чтобы меня уничтожить.

Мысли Фолуорта закружились вокруг оружия, которое он только что получил. Если стрелять точно, он не только уберет Дженнингса, но и дискредитирует Баллантайна, а потом сможет с чистой совестью объявить, что поймал шпиона. Баллантайн никогда не докажет в суде, что у него были благие намерения, он будет заклеймен как враг, помощник и соучастник...

– А он знает, кто она? – взволнованно спросил Фолуорт. – Если он знает и специально прячет ее... – От волнения у него закружилась голова.

– Я сказала что-то, что может помочь тебе, мой лейтенант? – Миранде хотелось рассмеяться, но она сдержала даже улыбку.

– Помочь? – Фолуорт заглянул ей в глаза, и она увидела в них злой победный блеск, а еще почувствовала, как его богатство мощно упирается ей в живот. – Дорогая, ты просто поставила печать на моем назначении капитаном. Теперь ничто меня не остановит.

– Ничто не остановит нас, – мягко поправила его Миранда, и ее руки бесцеремонно пробрались в его вздувшиеся брюки.

– Нас, – согласился он, опрокидывая ее на кровать. – Еще два дня, и корабль станет нашим.

Кортни медленно открыла глаза. Узкое, длинное вентиляционное отверстие в стене пропускало достаточно света, чтобы она могла увидеть, что их одежда – ее и Баллантайна – валяется на полу, на письменном столе и на перевернутом стуле. Тяжелый запах сгоревшего китового масла и разгоряченных тел висел в спертом воздухе, и ей отчаянно захотелось куда-нибудь спрятаться, любым способом избежать столкновения, которое, она не сомневалась, последует за его пробуждением. Вспомнит ли он что-нибудь? Будет ли он обвинять в этом выпитый ром? Или будет винить ее?

Кортни лежала на боку, одна рука Баллантайна нежно обнимала ее за талию, а другая находилась у нее под головой, служа подушкой. Она чувствовала его легкое дыхание у себя на затылке и ощущала, как поднимается и опускается его грудь, когда светлые волосы щекотали ей спину.

Двигаясь с осторожностью, дюйм за дюймом, чтобы не потревожить спящего американца, Кортни освободилась из его рук и соскользнула с койки. Боль и скованность, к которым она была готова, не проявились немедленно, и Кортни, выпрямившись, потянулась, чтобы сбросить с себя остатки сна. Ее хрупкое тело выдержало на себе вес мужчины, который, по правде говоря, был намного больше ее, – удивительно, что она вообще его выдержала. Ее груди так неистово сжимали, ласкали и целовали, что она ожидала увидеть их сине-черными. А ее губы! Невозможно было поверить, что в них осталось что-то от их естественной формы и цвета.

Но как ни странно, она сохранила способность двигаться легкими шагами и, неслышно подойдя к квадратному зеркалу, остановилась передним. Приготовившись лицезреть то, что, как она предполагала, отразит распухшее, перекошенное лицо, Кортни была поражена, разглядев молодую женщину с влажными лучистыми глазами, в которой не увидела ни малейшего намека на утомление или бессонницу и которую она с трудом узнала. Ее глаза светились, зеленые радужные оболочки были яркими и искрящимися, как драгоценные камни, а розовая кожа излучала тепло. Ее взгляд опустился ниже, отыскивая источник загадочного покалывания в груди, и она увидела, что ее груди не распухли, не посинели и совсем не потеряли форму – наоборот, они были округлыми и твердыми, а соски гордо торчали, обретя уверенность.

В замешательстве Кортни кончиками пальцев прикоснулась к губам, удивившись, что они тоже кажутся ей другими: более нежными – как будто уже никогда не смогут произнести грубого слова. Она даже почувствовала, как они прижимаются к его губам, раскрываются и жадно, ненасытно тянутся к неведомому прежде наслаждению.

Кортни взглянула поверх плеча своего отражения на спящего Адриана Баллантайна. Одеяло сползло, и его распростертое тело было откровенно выставлено напоказ. Прежде она видела голых мужчин дюжинами случайно и по необходимости, однако ни один из них не заставлял ее краснеть. Конечно, никто не заставлял ее долго и пристально разглядывать то, что сейчас лежало обмякшим и безжизненным, однако, поднявшись, могло лишить ее самообладания.

Пока она наблюдала, его рука шевельнулась, и пальцы бессознательно двинулись по груди, чтобы тайком почесать кожу под облаком медных волос, но это движение неожиданно разбудило барабаны в голове Баллантайна, и начавшийся зевок закончился тихим болезненным стоном.

Кортни не стала дожидаться, пока затуманенные глаза откроются и увидят ее. Взяв с пола бриджи, она торопливо натянула их и закрепила ремнем, а потом, подняв половинки разорванной рубашки, в некоторой растерянности смотрела на них, пока не обратила внимания на звуки, раздающиеся с койки.

– Черт... – Адриан проглотил ругательство и попробовал сесть. – Сколько я выпил? Сколько я проспал?

– Что-то не так, Янки? Неужели вас, золотоволосый негодяй, не научили, как нужно пить?

– Ирландка, я... – Он крепко стиснул зубы и сдавил пальцами виски. В его голове стучали гигантские молотки, к горлу подкатывала тошнота, на языке образовался налет толщиной в дюйм, кислый, как дешевое вино, а глаза жгло, словно их засыпало песками Сахары. – Я сейчас не расположен к словесному поединку. Если вы будете так добры, то дайте мне мои...