Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Без толку я долго бродил по улицам города, на который были возложены надежды по обретению счастья. Но у надежд есть такая нехорошая способность, как рассеивание в воздухе при легком дуновении ветра в момент, когда, казалось бы, кроме них больше не на что положиться. И вот через накатившие слезы ты смотришь как мельчайшие частички, едва уловимые чужому глазу, некогда сложенные в одну четкую красивую картину, рассыпаются по воздуху, не оставляя ничего кроме пустоты.
К этому месту скорее всего меня привел шальной случай. Черный как сажа или грач, здоровенный случай, за которым я плелся, погруженный в призрачные мысли. Облюбованное подобными мохнатыми жителями Рима «Area Sacra» вдруг вывело меня из состояния транса и заставило улыбнуться моему четырехлапому пушистому гиду, который уже разложился на кирпичном парапете. Как здорово, что даже в бесконтрольном состоянии меня тянет к величайшим памятникам истории. Площадь Торре-Арджентина имеет одну из наибольших плотностей исторической значимости на квадратный метр. В рядах этих облюбованных котами руин все еще напоминали о себе древнейшие храмы и место смерти «первого среди равных». С каким-то особенным трепетом верится, что здесь некогда самый могущественный человек Римской империи вблизи театра Помпея, его противника в борьбе за власть после распада триумвирата, встретился лицом к лицу с заговорщиками, которые посмели поднять руку на равного Богам. С тех времен, когда сенат боролся за республику против тиранов, а коррупция только набирала масштабы, много чего поменялось. Теперь имущие власть и деньги за редким исключением теряют неприкосновенность. Даже закон больше склонен к сохранности подобного рода порядков.
Надо мной возвышались три высоченные пинии, с ветвей которых срывался ветер и обдувал направленное ему навстречу лицо. Сзади меня припарковался очередной таксист, а левая рука повязла в ласках животного с местной пропиской. Уличный кот тщательно следил за своей внешностью раз был таким опрятным, чистым и шелковистым. Он пару раз мяукнул, поднялся и соскочил вниз, поближе к своим сородичам.
Оставшись один мне жутко захотелось пробраться через узкие улочки к более чему-то вечному, чем даже память в Италии. Я ринулся в сторону воды.
На пересечении улиц ди Торре Арджентина и Флорида меня обогнал трамвай с белой крышей и рогаткой, упертой в черную паутину из толстых жгутов. Мне определенно был по вкусу буквально каждый закоулок, каждый облупленный уголок, каждый маленький сад, где любой фонтан принадлежит коллекции знаменитого мастера прошлых эпох.
Я чеканил по брусчатке ровно до моста, названного в честь национального героя. Там я уже почувствовал влагу, исходившую от Тибра, и направил свой путь вдоль тихой и едва ли приметной, насколько это возможно в Риме, набережной. Спустившись в мир грез, я вновь перешел на режим автопилота, тупо разгружая себя затянувшейся прогулкой. Признаться, в подобные часы я неистово рад, что так сблизился с одиночеством. Оно позволяет найти интересные детали в собственной личности. Если позволишь ему тихой поступью пройтись хоть раз с тобой по вечерним улочкам, то с каждым разом оно все шире и шире открывает дверь возможностей, которая навсегда закрыта зависимым от общества. Так и вправду когда-то было со мной.
Встретив Бояну, я потерял свою независимость, свою суперспособность, оберегаемую и столь любимую, что она была для меня предметом гордости. Любовь капризная, иногда даже стервозная дама, и с ней приходится танцевать. Правда, порой это танцы на углях, на разбитом стекле, но даже эти невзгоды служат украшением жизни. Я измеряю вечный город шагами в поисках своего счастья. Счастье с темными и печальными как сама жизнь глазами. С глазами, ставшими для меня добровольной темницей. Я повяз в космосе, который излучают ее глазницы, и в мечтах еще раз ощутить прикосновения ее спелых губ. Никогда на свете я еще так четко не осознавал цену, за которую готов умереть. Никогда я к этому и не был так близок…
В таком непонятном для себя состоянии я вдруг увидел перед собой огромную голову змея, созерцавшего мое жалкое присутствие перед его могуществом. Меня поразило, что никого из прохожих не удивляло подобие виновника первого греха в близости с местом его искупления. Наиболее противоречивого символа, нежели змей, вряд ли можно себе представить, и все же среди почитателей католической церкви, ему не найдется места.
По какой-то нелепой причине, мне пришло в голову, что стоит попробовать поставить точку именно там, где все началось. Словно тот самый змей, что притаился среди сердец христиан, изогнулся и поглотил свой хвост. Словно я что-то упустил и гонялся за собственной тенью.
И вдруг, когда это решение, показалось мне вполне обоснованным, когда я уже приступил к его реализации, меня тормознул жаркий приток закипающей крови. Пульс зашкаливал, а ноги вросли в землю. Я не мог двигаться, так сильно меня окатило шоком. Будто сам черт вылез из разлома земли и престал предо мной.
Когда я вновь увидел бывшего друга, его палец опять указывал что-то и кому-то. Я его не понимал. Я вообще ничего больше не понимал. Кто-то из 12-ти первоапостолов явно был наделен особым вниманием, или куда важнее количество статуй на входе в базилику? Эта глупая игра мне порядком надоела, и я намерен добиться правды! Даже ценой жизни?
Насупившись, я направился прямиком за всеми интересующими меня ответами. Но когда я пересек определенный рубеж, Андрей об этом узнал, резко обернулся, покачал головой и убежал. Я почти проводил его взглядом до ресторана, основанного еще в далеком прошлом веке. И если бы он не обернулся, выискивая меня глазами среди возникших из ниоткуда туристов, я бы вряд ли сообразил, что нужно кинуться в погоню.
Своей глупостью я дал фору, которая в нашей гонке стала решающим фактором. Андрей уже завернул за угол дома, а я только проделал пол пути. Когда же я все-таки достиг длинной узкой улицы, он скрылся за следующим поворотом. Еще с детства он превосходил меня по спортивным показателям. За период взросления не поменялось ровным счетом ничего, кроме величины его превосходства. Я уже дышал прерывисто и взахлеб, а он, уверен, даже еще не размялся. И вот, если это можно назвать вторым дыханием, меня постигла волна уверенности близости финишной черты. Андрей был еще далеко, а я уже был близок к цели. Правда, глупая мысль бросалась под ноги: «А
