никак не мог найти. По мнению изувеченной молодой души перерезанное горло упростит всем жизнь, и он ее «упростил». Поход в Иерусалим помогли в десятки раз улучшить финансовое состояние семьи, а потому рыцарь не скупился на похороны единственного наследника. Бесполезно дожидаясь справедливого наказания, он уверял, что его сын не является самоубийцей, так как его убили. Убил тот, чье призвание защищать. – Солнце уже спряталось за горизонт, и лишь последние лучи сияли где-то далеко, а мы их будто бы старались догнать. – Призвав братьев по оружию, отец выкрал священника и привел на кладбище в самый дальний угол на отшибе к мраморному ангелу с ликом ребенка. Извращенец, предрекая собственную смерть, молил о пощаде, уверял об осознании содеянного, но приговор был уже вынесен. «Ты виноват не передо мной, чтобы вымаливать прощение. Моли того, кому ты навредил». С разбитым сердцем отец заставил виновного «молиться, пока ангел не простит». От наказания тот впал в отчаяние и, действительно, попытался таким образом искупить вину, но статуя оставалась немой. Тогда провозглашенный судья изуродовал лицо преступника и оскоблил его. Никому ненужный урод, как душой, так и телом, он с головой окунулся в нищенскую жизнь. Бывший священник просил милостыню у входа в церковь, читая Евангелие, потом напивался на пожертвования и спал в собственной луже мочи на улице. Подобный образ жизни был губительным, – фары машины вонзились в наступившую темноту, указывая верный путь, – так получилось, что умершего прямо под дверью в дом Господа бродягу похоронили на деньги церкви и не где-нибудь, а так близко к жертве его похоти, что поползли сплетни, будто даже после погребения, грешник пытается вымолить прощение.

– И ты знаешь, где эта могила?

– Да, к несчастью, я знаю, – взгляд Фалько стал угасать, – мы уже близко.

Гаспаро рывком добрался до одинокой заправки, нырнул во внутрь здания и выскочил оттуда с тремя фонарями. Мне нравилось, что мы действуем сообща. Уверен, из этого что-то получится.

– Я все никак не могу понять, объясни мне будь добр. Эти самые… строители… – я не мог отпустить историю, что послужило мне прозрением.

– Каменщики! Они называют себя так.

– Каменщики. Хорошо. Они до встречи с тамплиерами тоже были какой-то секретной организацией?

– Верно. Более того, это одно из древнейших сообществ такого рода. Первое упоминание, дошедшее до нас, исходит от имени Хирам Аббиф. Знания, которыми они располагают, они заточили в архитектуре. Именно они трудились над храмом Саломона, кто знает, что еще принадлежит их циркулю и угольнику. Может быть даже пирамиды по всему миру?

– Тогда зачем им нужны были тамплиеры? – я все никак не мог угомониться.

– Первый храм был разрушен. Говорят, в его руинах был потерян святой ковчег, и бог знает, что еще. Возможно, рыцари и нашли некогда утерянные знания. Помимо этого, их удачная финансовая политика позволила разбогатеть, а после истребления ордена, богатство никто так и не нашел. Значит, надежно сохранили.

Разговор был закончен, когда машина уткнулась в забор. Уверен, что Фалько, что Бояна этому очень обрадовались, но ради приличия никто из них виду не подал.

По неосвещенной аллее мы вышли к громадной арке с тремя проходами и двумя башнями по бокам. На красном кирпиче вверху висела соответствующая размеру арки табличка с названием кладбища.

Когда мы пересекли арку, то очутились скорее в музее под открытым небом, нежели в обители погребенных, так много здесь было застывших фигур тонкой ручной работы. Под холодным блеском звезд они казались живыми, насколько это возможно на кладбище. По повелительному щелчку пальцев они разогнут свои спины и бросятся на нас, чтобы навечно спрятать под слоем земли секреты своих хозяев.

– И как нам найти нужную песчинку на этом пляже?

– Когда педофила хранили, – Фалько сбавил ход, чтобы не упустить ни одной фигуры, – отец жертвы насилия был мертв. Его сгубила болезнь. Но спустя годы небезразличные граждане, потрясенные жестокостью истории, возмутились из-за бесчеловечного кощунства по отношению к бедному мальчику, кроме того, церковь продолжала отрицать вину своего служащего за неимением доказательств. Слова детей ничего не значат. С тех пор кстати ничего и не поменялось. И к тому же, вскоре они забыли все, что видели, по случайному стечению обстоятельств, или нет, сложно сказать, – коп перешел на шёпот и уже с оглядкой пробирался через тьму, – дальние родственники заплатили крупную сумму, чтобы могилой преступника проложить дорожку. И теперь всякий идущий мимо наступал грязной подошвой на гроб ублюдка.

– Мы ищем дорожку, которых здесь не меньше, чем статуй ангелов! – Бояна объявила о себе всплеском негодования. В ее резких движениях читалась нервозность. Что-то в ней безвозвратно было потеряно, надломлено и старательно скрываемо.

– Да, но здесь особенный случай. Место погребения мальчика стало неким предметом паломничества. Сюда приходили возложить цветы всем жертвам несправедливости, поэтому путь этот очень старый, истоптанный, но тем не менее облагорожен. Кто-то поставил заборчик, кто-то указатель, кто-то считал нужным как можно больше сделать шагов по могиле педофила, нарушая его покой. Помимо всего сказанного, это должно быть единственное место на кладбище, где подход к надгробной статуе сбоку и лежит через соседний участок…

Гаспаро резко повернулся к нам с Бояной и сквозь зубы прошипел приказ:

– Выключите фонари!

В полной тьме мы крались к источнику нарастающего шума. Периодически повторяющиеся всхлипывания земли от удара плоским металлическим предметом становились более отчетливыми по мере приближения. До того, пока мы не погасили лучи света, я даже не обращал внимание, как тучи заволокли небо.

– Темно как в могиле, – еле слышно прошелестела девушка с ухмылкой на милом уставшем лице, заметив мое замешательство. В ответ я подмигнул на ходу, за что тотчас расплатился. Правая нога влетела в камень, равновесие пошатнулось, и я кубарем полетел на землю с произвольным грубым описанием всей ситуации.

Вокруг воцарилась тишина, а я на себе испытал гневный взгляд полицейского и злостного рока судьбы. Ночь даже звука не подавала, вокруг лишь мертвецы. И я почти себя убедил, что все обошлось.

– Кто такие? – возникший голос со спины ударил вспышкой света. Привыкшие к темноте глаза отозвались болью, как та, что ударила меня по сердцу за мой косяк.

Обстановка менялась за считанные секунды:

– Уго, это ты? – испепеляющее сетчатку солнце сжалось, и лучи плавно нырнули к нам под ноги, – твой дурацкий акцент! Я его узнаю даже когда оглохну на оба уха!

– Уго, как я рада тебя видеть! – Бояна кинулась на темный силуэт, а тот в ответ обнял хрупкое женское тело, скрытое под широким плащом. По его ласковым движениям читалась любовь, что возникает между