Тамара посмотрела на меня с неожиданным интересом.

— Похоже, ты ему не очень-то симпатизируешь, да, Варвара?

Я вспомнила тело с ножом в груди, неподвижно лежащее у моих ног, и мгновенно остыла.

— Да нет, я бы не сказала. Поначалу меня несколько нервировали его пируэты вокруг Вероники, но я быстро вспомнила, что вразумлять взрослых девиц по части их сердечных пристрастий — дело неблагодарное. Пусть сами разбираются. А помимо его заигрываний с Вероникой, других претензий к Роману у меня никогда не было.

Тамара кивнула.

— Я тебя понимаю. Мне тоже не понравилось бы, если бы за моей близкой подругой ухаживал некто подобный, но во всех остальных отношениях Рома кажется безобидным. И работать с ним довольно приятно. В отличие от Вероники, он реагирует на критику безболезненно, легко соглашается повторить ту или иную сцену, иногда по десять раз кряду. Правда, и после десяти раз результат, бывало, оставлял желать лучшего, но тут уж винить его сложно. По крайней мере, с ним не надо обращаться, как с фарфоровой вазой… — Это ты на Веронику намекаешь?

— Да. Она ужасно расстраивалась после любого замечания. Мы то и дело прерывались, чтобы ее утешить. Поэтому Сурену пришлось пойти на хитрость. Он останавливал репетицию и обрушивал гнев на кого-то еще, а к Веронике обращался как бы между прочим, мягко так, без нажима. Дескать, с твоей-то игрой все в порядке, но вот есть один маленький недочетик. И показывал ей, как надо. Наверное, не меньше ста раз прокрутил каждую сцену с доньей Марией. И с доном Карлосом тоже. Вот так и проходили наши репетиции. В конце концов Сурен все же добился от Вероники с Романом приличной игры и назначил день премьеры.

— Я бы не назвала игру Вероники и Романа приличной.

— Ну, в последний раз они действительно не блистали, но это, скорее всего, от волнения. Ведь они впервые играли в присутствии зрителей. Мы тоже нервничали, хоть и не новички. Сами понимаете, открытие театра, новая пьеса, через несколько дней премьера… Господи, неужели теперь ничего этого не будет!

Тамара снова спрятала лицо в ладонях. Я помолчала, потом осторожно дотронулась до ее плеча.

— Прости, что пристаю к тебе со своими проблемами. Тебе сейчас, конечно, не до этого. Вы с Людмилой были близкими подругами, да?

— Я любила ее, как сестру. Мы прожили в одной комнате три года и делились всем, начиная с одежды и кончая девичьими секретами. Правда, потом я вышла замуж, переехала к Саше, родила Настю, и мы с Люсей немного отдалились, но все равно и она, и я знали: случись что, и каждая из нас немедленно придет на помощь. А теперь… как же я буду без нее?

— У вас с Сашей нет других друзей?

Тамара покачала головой.

— У меня есть приятельницы: девушки с работы, бывшие соученицы, соседка Ася, с которой мы выгуливаем детей и подменяем друг друга, если кому-то нужно отлучиться. А у Саши — никого. Ты ведь видела его, Варвара. Он у меня стеснительный, замкнутый молчун. Ему бы целыми днями ковыряться в своих схемах, а общение с людьми для него — мyка.

— Как же вы с ним познакомились? Ты — филолог, он — технарь, к тому же еще и необщительный… На ее лице мелькнула улыбка.

— Чистая случайность. Мама вывезла его на Волгу отдыхать, и они сняли у нас комнату с верандой. Сначала Саша сразил мою маму, починив наш телевизор, от которого отказались все ремонтные конторы, а потом покорил и меня — трепетным и очень выразительным молчанием во время романтических прогулок по городу.

— Слушай, ты извини, что я обо всякой ерунде, но раз уж об этом зашла речь, не дашь ли ты мне Сашин рабочий телефон? Понимаешь, у меня монитор время от времени начинает мигать, возила его в мастерскую — без толку. А Саша у тебя, видно, настоящий умелец. Может, отвезу ему при случае эту штуковину.

— Зачем тебе тащить такую тяжесть? Давай я его попрошу, он сам к тебе подъедет.

— Нет, спасибо, я лучше сама. Ему сейчас и без меня забот хватает. И потом, у меня принцип: деловые отношения со знакомыми должны быть сугубо официальными, иначе возникает ненужная неловкость при оплате.

— Ну, как скажешь. — Тамара продиктовала телефон. — Фирма называется «XXI век». Это на Кутузовском проспекте, неподалеку от парка Победы. Ты предварительно позвони, Саша часто уезжает по вызовам.

— Ладно, спасибо. Мы тебя еще не утомили?

— Нет-нет, я рада, что могу поговорить. Но вам от моей болтовни, наверное, мало проку… Честно говоря, я ума не приложу, куда могла подеваться Вероника.

— Она не упоминала при тебе о каких-нибудь новых знакомствах?

— Нет. Наши разговоры в основном вертелись вокруг пьесы и будущего театра. Мы подшучивали друг над другом, мечтали, строили планы. Иногда вспоминали курьезные эпизоды на работе, особенно Люся, Сурен и Вероника — у них на курсах часто происходят забавные истории. Разок поговорили о политике, расспрашивали Веронику о жизни в Америке, вот, пожалуй, и все.

— Скажи, а в субботу, на последней репетиции, тебе ничего не показалось необычным? Может быть, кто-нибудь держался иначе, чем всегда, больше нервничал или был более молчалив?

— Я уже говорила: все мы нервничали больше обычного, поскольку впервые показывали пьесу публике, хотя и в такой камерной обстановке. Больше всех волновалась Люся, по крайней мере, вначале. Евгений обещал привести на спектакль свою сестру, и Люсе очень хотелось произвести на будущую родственницу хорошее впечатление — тем более, что она знала, как высоко Женя ценит мнение сестры. Она прямо места себе не находила до тех пор, пока не пришел Евгений и не сказал, что Лена задержится, а может, и вообще не сумеет вырваться. Вероника с Романом тоже сильно переживали, и тоже по вполне понятной причине — для них это вообще было первое публичное выступление. А в остальном ничего необычного не было. Ни зловещих взглядов, ни леденящих душу оскорблений, ни дурных предзнаменований. Я просто глазам своим не поверила, когда увидела Люсю… там, на полу… с этой штукой на шее… Я тактично подождала, пока Тамара справится со слезами, и, не обращая внимания на знаки, которые подавал мне Генрих, задала очередной вопрос:

— Тамара, ты, конечно, не могла не думать, кто это сделал. Я понимаю, что ответа у тебя, скорее всего, нет, но все же… К каким выводам ты пришла? Кто мог желать Людмиле смерти?

— Не знаю… Честно, не знаю. Да, я думала, но у меня получается какая-то чепуха… — Какая именно чепуха? Не бойся, скажи, мы не собираемся разглашать твое мнение, но нам очень важно знать, кого ты подозреваешь. В конце концов, ты знала Людмилу лучше, чем кто бы то ни было, а исчезновение Вероники, возможно, каким-то боком связано с убийством.

— Нет, я не могу вам сказать.

— Почему? Ты думаешь — это я?

— Ты?! — Тамара подняла голову и немедленно прекратила плакать. — Что за ерунда? Ты же видела Люсю от силы два раза в жизни!

— Три, — уточнила я.

— Ну три, какая разница! Судя по вашему поведению, никаких претензий друг к другу вы не имели. Да и Люся наверняка бы рассказала мне, если бы между вами черная кошка пробежала. Нет, ты — последняя, на кого бы я подумала… — Значит, Вероника?