свою стаю на правах меньших своих братьев. За стеной в прохладных сенях пчелы взволнованно обсуждали перемену в своей жизни, находя ее очень привлекательной. Пусть до весны и первых цветов было еще далеко, но запасов у них еще с прошлого года было сделано в достатке, да еще добрый хозяин обещал подкармливать медком, если им не хватит. Можно было жить да радоваться.

Весело трещал в печке огонь, за окном мерцали звезды, чьи отблески играли на длинных сосульках, успевших нарасти на крыше дома. А собравшиеся за столом вели обстоятельный разговор. Много чего было рассказано в эту ночь Юрием Петровичем. Арсению оставалось только слушать да записывать. Не было бы ему такого счастья, да несчастье помогло. Обозленный Юрий Петрович не стал щадить никого из своих бывших знакомых. А человек, который приказал сделать такое с его пасекой, моментально перешел из сомнительных друзей в разряд лютых врагов.

– Чинарев с Хариным еще с девяностых годков большие дела крутили. Степа Харин – это тот, кто Евдокии ребеночка заделал. Я тоже с ними в доле был. Грязные деньги у нас в бухгалтерии отмывали. Да и у меня в санатории они отдыхать привыкли. Здоровье свое поправляли. Тогда простым людям у нас и остановиться-то практически нельзя было, все номера были вперед выкуплены людьми Чинарева с Хариным. Их время тогда было. Потом потихоньку отходить стали. Другие места для отдыха нашли. А потом приехал ко мне Степан, а вместе с ним и певица наша прикатила.

Вот и Степаша из дневника Евдокии появился. Сыщики слушали и чувствовали, что они совсем близко подобрались к разгадке убийства певицы. Еще несколько шажков, и они доберутся до своей цели.

– Евдокия уже с пузом была. Я этому даже не удивился. Она и раньше у нас со своим любовником бывала. Дело-то молодое, забеременела она от него. Меня лишь в известность поставили, что будет Евдокия у меня в санатории жить вплоть до самых родов. Но нигде по документам не должно значиться ее состояние. А как рожать ей время придет, так я должен никого об этом не уведомлять, акушерку специальную к ней пригласить, чтобы по-тихому ребенка можно было принять и Харину с его женой ребеночка потом отдать. Я у Евдокии спрашиваю, так? Она головой кивает, а у самой в глазах печаль. Но молчит. А раз молчит, значит, согласна. Так мы все и сделали. Харин с женой к самым родам приехали, жена его тоже вроде как с пузом. Разделась, а под платьем у нее подушка привязана. Это она перед всеми знакомыми животом своим щеголяла, мол, рожать скоро. А как любовница мужа девчонку родила, так они ее тут же к себе и забрали.

– И как Евдокия это перенесла?

– Плохо перенесла. Рыдала в голос. Просила назад ребенка вернуть. Еле мы ее угомонили. Честно, я от нее такого даже не ожидал. Как я понял, у нее с Хариным и его законной половиной все давно обговорено было. Сюрпризов быть не должно, а вот как получилось. Новорожденную девочку ее новые родители с собой забрали, акушерка справку им выдала, мол, роды экстренные, до роддома не успели доехать. Они с дитем укатили, а Евдокия тут у меня осталась после родов в себя приходить и дочку Алечку свою оплакивать.

Стоило ему произнести это имя, как Фиме показалось, будто бы время остановилось. Воздух вокруг нее сделался густым и вязким, что дышать им было невозможно.

– Как? – прошептала она. – Как назвали родившуюся у Евдокии девочки?

Слова ей тоже приходилось выдавливать из себя через силу, но это чувствовала она одна.

Юрий Петрович вообще ничего не заметил и произнес:

– Алечкой ее родители назвали. А что?

Фима окончательно утратила дар речи, и за нее ответил Арсений.

– Ничего, – пробормотал он. – Но вы меня извините, я должен кое-что проверить. Не верю, чтобы было такое совпадение.

Он сделал всего один звонок. Это был звонок нотариусу – поверенному в делах Евдокии.

– Вы сказали, что наследницей наша покойница назначила двоих – мужа и племянницу.

– Да, но мужу досталась меньшая часть. Собственно говоря, Евдокия ему вовсе ничего не планировала оставлять, но я ей объяснил, что если мужу, а он у нее уже пенсионер, не будет ею определена какая-то часть наследства, то ему все равно будет причитаться половина от того, что он мог бы унаследовать от своей жены по закону. Тогда Евдокия согласилась с моим предложением и все-таки определила ему в наследство меньшую часть своего состояния.

– Насколько маленькая была указана часть?

– Я бы сказал, мизерная. Вся основная масса наследства досталась племяннице. Впрочем, степень родства в завещании не была указана.

– Но вы можете мне назвать ее имя?

– Имя? Конечно, я могу назвать вам ее имя.

– Это Оливия?

Нотариус удивился:

– Какая еще Оливия?

– Племянница вашей клиентки.

– Видимо, тут закралась какая-то ошибка. Евдокия назначила своей наследницей Алину Степановну Харину.

– Это ее она вам представила как свою племянницу?

– Да. Но повторяю, этот родственный статус в самом завещании отражен не был. В завещании указано лишь имя той, кому покойница хотела передать все свое состояние.

Так вот кто оказался дочерью Евдокии. Та самая Алечка, которую уже подозревали в покушении на жизнь Евдокии! И теперь, с появлением завещания и новых обстоятельств, подозрения против Алечки вновь многократно разрастались в масштабах.

Глава 13

Алечку доставили на допрос уже утром. К этому времени Арсений с Фимой вернулись в город. Ночевать у гостеприимных хозяев Арсений согласился скрепя сердце, но поднялся чуть свет, разбудил Фиму, и они двинулись в обратный путь. Дарвина с Матильдой с собой не потащили, оставили их жить у Юрия Петровича. Его жене милые зверки необычайно приглянулись.

Она даже предложила:

– Продайте! Я у вас их куплю!

– Возьмите так. В знак благодарности за блины и ночлег.

Наутро Юрий Петрович подтвердил свое горячее желание дать разоблачительные показания против Чинарева.

– Чем скорей этого делягу закроют, тем лучше. Совсем распустился! Пасеку мою сжег, жену напугал! Так ему это с рук сойти не должно!

Но до этого было еще далеко. Пока что требовалось разобраться с Алечкой и с ее участием в убийстве Евдокии.

На допросе Алечка вначале держалась очень самоуверенно и вызывающе.

– Какие против меня доказательства, кроме дневника этой сумасшедшей? Она называет меня своей дочерью? Это чушь полнейшая! Бред сумасшедшей! Я – ее дочь!? Да любой в нашем театре подтвердит, что она меня ненавидела. Да что там ненавидела, она буквально вытирала о меня