И друзья вернулись во двор, к клетке.

4

Альвы в клетке явно чувствовали себя значительно лучше, чем до того. Сидели, обнявшись; в грязном углу валялись шкурки и косточки от съеденных плодов, лохань с водой была на две трети пуста, зато шкуры обоих были влажны и чисты. Дорант, привычный замечать мелочи, обратил внимание, что чахлый куст, росший рядом, вдруг распушился и развернул листья, закрыв тенью пол-клетки. Он вспомнил, что рассказывал ему Асарау про управление растениями, и сделал себе в памяти пометку — ежели удастся, расспросить об этом альвов подробнее.

Увидев трех друзей, альв поднял голову и посмотрел прямо в глаза Доранту. Тот, будь помоложе, наверное бы вздрогнул от этого взгляда, но сейчас — видал он людей и пострашнее этого альва. Игра в гляделки оставила обе стороны удовлетворенными. Каваллиер отметил для себя, что альв явно выделил его как главного из троих. А это значило, что у альвов и людей больше общего, чем обычно думают. По крайней мере, общество альвов, похоже, знает вождей и подчинённых.

Ни Харран, ни Асарау подчинёнными Доранту не были, он их так и не рассматривал. Асарау, как и Харран, был для него другом — хоть каваллиер и знал его всего пару дней. Но вождь — это тот, кто принимает решения. А подчинённый — тот, кто решения выполняет. В команде — будь это компанида, связанная и спаянная воинской дисциплиной, будь это племя дикарей, связанное и спаянное обычаями и верованиями, будь это временно, случайно сложившаяся группа, которую не связывает ничего, кроме временной, случайной общей цели — должен быть один, и только один, кто принимает решения (и главное, возникающую вслед за ними ответственность), и все остальные, которые соглашаются эти решения исполнять. Или будет гибель, провал, смерти, неудача и прочее.

Главное, чтобы вождь не забывал, что он отвечает за последствия своих решений, — подумал Дорант, — а то видывал я таких…

И перед глазами его снова встали груды тел в долине Сарсаты, среди которых было много его друзей. Земля, в которую не впитывалась кровь, покрывшая её запёкшейся коркой. И ликующий вице-король, пьяный от сознания того, что посылает людей на смерть — а они идут, не медля и не задавая вопросов.

Тогда Доранту повезло, он был со своей компанидой в резерве, как опальный непослушный командир, и когда наемные гальвийцы, разбившие строй имперцев пушками, плотным строем в ярко-красных своих мундирах, рванули в атаку прямо на холм, где была ставка вице-короля, Дорант единственный не растерялся и увидел, что гальвийцев осталось совсем немного, оружие у них разряжено, а бежать им вверх и не меньше двух минут. Он организовал плотный огонь, после которого оставшихся красномундирников добили пиками, шагах в пятнадцати перед вице-королём. В компаниде у Доранта потерь не было вообще. На самом деле он не считал, что сделал что-то важное: просто выполнил то, для чего его поставили в резерв. За это дело он и получил тогда, прямо на поле боя, отличия каваллиера.

За это же дело его потом терпеть не могли в войсковом командовании Заморской Марки. За это же дело вице-король относился к нему двойственно: с одной стороны, с благодарностью за спасение жизни, с другой — с неловкостью, потому что жизнь ему пришлось спасать из-за очевидно идиотских приказов, отданных его хенералями и им самим…

Глядя сейчас на альва, Дорант испытывал двойственное чувство. С одной стороны, перед ним был зверь. Не животное, а именно зверь, что-то между волком, обезьяной и диким котом. Именно так говорила о нём внешность. С другой — это был воин, сильный и волевой. Проигравший, но привыкший побеждать. Достойный уважения за свое воинское искусство — и за то, что рискнул прийти за своей женщиной. (Дорант больше не мог думать об альве как о самке животного. Слишком близким его собственной натуре было поведение обоих в плену.)

Закатное солнце окрасило нежно-оранжевым стену за клеткой и влажную шерсть обоих альвов. Они были невыразимо прекрасны той красотой здоровых, тренированных, естественных тел, которая свойственна животным. Но их глаза — каваллиер понимал это теперь — отражали разум и волю.

Дорант отвесил альву уважительный поклон. Альв, что поразило Доранта, ответил ему тем же.

— Спроси его, сколько времени ему надо, чтобы добраться до своего посёлка от нашего берега озера.

Асарау зажурчал, запел высокими тонами. Альв, недовольно шевеля ушами, переспросил. Где-то раза с третьего они, похоже, смогли объясниться. Воин гаррани пояснил:

— Пять-шесть дней ему надо. И он спрашивает, куда привести молодого воина. На это тоже нужно время.

— Спроси его, какое место он знает, такое, чтобы мы знали его тоже.

Опять щебет и воркование на высоких тонах.

— Он предлагает — то место, где поймали альву.

— Там бывают их воины?

— Там редко бывают воины альвов, это край леса. Туда ходят только женщины в тягости, там растет нужная им трава.

«Так она ждет ребенка, — подумал Дорант, — вот оно что!»

Спросил же он другое:

— Сколько тебе нужно будет времени, чтобы привести туда молодого воина?

Альв ненадолго задумался. Потом опять зажурчал-засвиристел.

— День и ещё полдня. Может быть, два, — перевел Асарау.

— Объясни ему, что мы вывезем его ночью на повозке, потому что никто не должен видеть, что он уходит. Потом мы пойдем туда, где поймали альву. Мы будем ждать там пять дней. Если он приведет молодого воина, мы привезем его сюда, он заберет свою альву, и мы опять ночью вывезем их из города туда, куда они скажут, но это должно быть безопасное место.

Снова курлыканье, щебет и журчание. Долгое. В обе стороны.

— Ему не нравится это, Дорант-ки. Он хочет, чтобы альву обменяли на молодого воина там, где вы будете его ждать.

Дорант задумался. Потом перевёл смысл обсуждения Харрану, который изнывал от нетерпения. Харран, подумав, сказал:

— В принципе, может получиться. Надо только, чтобы он и альва принесли клятву, что она не сбежит, пока мы будем его ждать.

Доранту эта мысль не понравилась. Клятва, принесенная врагу? Под принуждением? Кто может гарантировать, что мораль альвов требует обязательного соблюдения такой клятвы? Что они вообще понимают, что такое клятва?

Он глубоко задумался.

В принципе, вариантов было ровно два: или они держат альву здесь, в доме Харрана — или везут (как?) на то место, где её захватили. Третий как-то не просматривался. Если альву оставить здесь, то надо, чтобы кто-то её охранял. Не дай Пресветлые, чтобы с ней что-то случилось бы, пока они будут в отъезде. Это тоже риск, и — как прекрасно понимал Дорант (и чего вовсе не понимали ни Харран, ни Асарау) — вполне реальный: в городе есть наместник, да и гуасил — представители власти. В городе находится мутный армано Миггал, явно связанный с семейством из Аттоу. То есть — либо оставлять Харрана сидеть дома (а Дорант не заблуждался насчет того, согласится ли юноша на такое, да и в походе он на него хотел бы рассчитывать), либо рисковать тем, что под давлением властей — или под прямым ударом семейки Аттоу — оставленные для присмотра немногочисленные боевые слуги отдадут альву, поставив тем самым всю сделку под удар.