Всем, кто идёт с нами — надеть противогазы! Капюшоны, рукава затянуть! Иван! Доставай своё снадобье!

Через несколько минут весь наш небольшой отряд уже был полностью готов к отправлению в дебри мёртвого города, закончив экипировку и обмазывание коричневатой субстанцией с головы до ног.

— Мы когда девчонок от варщиков доставали и вот в этом же говне измазались — один ночной жора прямо мимо меня просто так прошёл! — Яр не преминул возможностью похвастаться, объясняя озадаченному кадету принцип действия мази. — Прям в глаза мне заглянул, проворчал чё-то и дальше поковылял... Только трясучка у него какая-то случилась...

— Хм... Нам бы такую штуку... — Размазав выделения жор по резиновому рукаву, Петров осторожно принюхался к перчатке. — И побольше. Гораздо проще было бы падальщиков и доходяг зачищать...

Все мы уже были наслышаны о том, какие вариации жорской фауны населяют приволжские регионы. И уточняющих вопросов не последовало. Кроме моих.

— Вот, значит, уже есть на что «антижорин» поменять, когда дело сделаем...

— Да мы бы и так отдали... — Торопливо перебил меня кадет. — Просто он пока не очень быстро делается. Там яйца нужны куриные...

— Яиц в королевстве хватает, сам видел. Несушки хоть и тощие, но пока холода не пришли — кладут по одному в два дня стабильно. Тоже бартер наладим. Ты мне лучше расскажи — кого вы ещё по пути сюда видели? В Тамбове, например. Есть какие-то необычные жоры?

— Не-а... Ну, то есть, как и везде — в ульях прыгуны и коконы. В особо крупных скоплениях попадаются сросшиеся, типа как мегажора. Ну, помните, мы рассказывали про такого...

— Помню, да... — Истории о том, через что прошла Алина в компании со своим суровым приёмным отцом, заставили меня совсем иначе взглянуть на эту хрупкую с вида девчонку. И понять, почему среди своих друзей она пользуется таким авторитетом. — Что ж... Будем надеяться, что впереди мы тоже не встретим ничего особенного... И на тех, кто, возможно, живёт в Курчатнике, отпугиватель действует примерно так же, как и на остальных заражённых... Вань, что там на приборе?

Паренёк торопливо извлёк прибор из наплечной сумки:

— Пока... Пока те же сорок, да? — Он протянул дозиметр ко мне.

— Да. Следи теперь постоянно, не убирай. Скажи, если будет больше пятидесяти. — И я последним натянул на лицо противогаз и затянул капюшон защитного костюма. — Вперёд!

Узкая улочка, направлявшая нас в сторону институтского комплекса, была окружена невысокими зданиями весьма неприветливой наружности. Окружены они были небольшими полупустыми парковками и глухими кирпичными заборами. Проходя мимо серых корпусов и ржавеющих ворот, Иван негромко бубнил себе под нос названия с вывесок около проходных, словно пытался запомнить обратный путь:

— Федеральный центр по проектированию и развитию объектов ядерной медицины... Центр противоопухолевой терапии... Какие-то больницы, что ли?

— Похоже, что здесь изучали возможности радиации при лечении рака. Так сказать, не отходя далеко от реактора. И ещё рядом исследовательские центры в которых работала та самая академик Ермольева. На улице имени Гамалеи. Тоже, кстати, микробиолог.

— Ага, я про неё слышал зимой по телеку ещё в прошлом году, про эту Гамалею. Когда про всякие антиковидные вакцины много рассказывали... — Постоянно оглядываясь, осторожно заметил саратовец.

— Про него. Гамалея Николай Фёдорович.

— Да? Блин... Ну ок, буду знать. — Петров съёжился — не то от лёгкого стыда, не то от тревоги. — Вообще обычно в таких больницах развиваются ульи... В инфекционных или родильных отделениях чаще всего.

— А тут вроде тихо... Вообще никого... — Пожал плечами Яр. Хотя по его поникшей осанке было видно, что тревога при виде грязных серых стен, нависающих над пыльным асфальтом, постепенно овладевает и им тоже.

— Не сглазь! — Шикнул на него Шамиль и повернулся ко мне. — Сколько тут примерно идти?

— По улицам ещё почти полтора километра. Вон на том перекрёстке направо — Выйдем на Гамалею. Или можно прямо, срезать через вон тот больничный комплекс и парк имени генерала Жадова, но там, скорее всего, заросло всё. Замучаемся продираться.

— Лучше не надо через больницу... — Снова подал голос кадет. — Ну её...

— А знаете, что тут не так? — Неожиданно его перебил Иван и резко остановился за несколько метров до перекрёстка. — Я понял!

Все тоже замерли и повернулись к нему, ожидая ответа на поставленный вопрос.

Оглянувшись, паренёк вытянулся на цыпочках и заглянул вперёд по улице. И только потом продолжил:

— Улица слишком целая!

— В смысле?

— В центре почти на всех домах отметины от зимних боёв. От пуль, от взрывов. Пожары, обрушения... Асфальт щербатый везде. Баррикады... Целый забор — ещё пойди найди. Их или взорвали или разобрали, чтобы построить укрепления там, где они нужнее были, как я понял... А тут всё на своём месте, как и раньше было... Даже вон — колючку не сняли. И видите хоть одну дырку от пуль? Даже на машинах нет. Ни одной перестрелки за всё время? Тут что, какие-то пацифисты жили?

После этого замечания все заозирались, чтобы убедиться в его правоте. Тишину мёрвых кварталов нарушал только скрип наших резиновых костюмов да лёгкий шелест пожухлой листвы в плешивых кронах.

— Ваще да... На берегу на некоторых стволах были пулевые дырки. И вдоль железки тоже... А тут и правда нет... — Оглянувшись на ближайшее жилое здание, Яр тоже поделился наблюдениями вслух. — Окна разбитые, но нигде нет черноты... Ну... От огня и дыма, когда квартира горит. Тут что, правда никто не воевал?

— Да даже вон за ту многоэтажку хоть кто-нибудь, да по любому бы зарубился хоть разок. — Согласился с ним Шамиль. — Пока патронов было навалом — почти все сначала стреляли, а потом думали.

— Значит тех, кто мог нести оружие, здесь не было даже зимой. Ульи в больницах, говоришь... — Я покосился на саратовца и привлёк внимание Че. — Что скажешь?

Тот медленно оглядывался и вдруг неожиданно поднял маску противогаза.

— Ты чего?!

— Сейчас... — Он резко поднял руку, останавливая наши вопросы. — Сейчас...

Прикрыв глаза, он пару раз медленно глубоко вздохнул. И тотчас нахмурился:

— Странно...

— Что? Жор чуешь?

Пацаны тоже встревожились и задрали стволы к плечам. Хотя вокруг по-прежнему царило мёртвое безмолвие. Ни хрипов, ни стонов, ни гортанного бормотания — ни одного звука из тех, что обычно