Рулад, ерзая на троне, недовольно ворчал: эдур слишком разбросаны, у к’риснан и без того полно работы. За что болкандцы его так не любят? Он ничего не сделал, чтобы разжечь пламя гнева.

Трибан Гнол тихо указал, что четырех агентов сговора арестовали на входе в Летерас только на днях. Они изображали купцов. Карос Инвиктад прислал с курьером их признания, пожелает ли император их прочесть?

Отрицательно помотав головой, Рулад промолчал, уставив измученные глаза на плитки помоста под ногами в сандалиях.

Повернув в коридор, ведущий к ее комнате, Нисалл увидела у своей двери высокую фигуру. Тисте эдур, один из немногих, живущих во дворце. Кажется, этот воин как-то связан с безопасностью.

Он склонил голову в знак приветствия:

– Первая наложница Нисалл…

– Вас послал император? – спросила она, проходя в комнату и жестом пригласив гостя за собой. Мужчины ее не пугали – она слишком хорошо знала их мысли. Тяжелее она чувствовала себя в компании женщин. Или существ почти среднего рода – таких, как Трибан Гнол.

– Увы, – ответил воин, – мне не позволено говорить с императором.

Нисалл помолчала и взглянула на гостя.

– Вы в опале?

– Понятия не имею.

Удивленная Нисалл вгляделась в воина эдур, потом спросила:

– Хотите вина?

– Нет, спасибо. Вам известно, что куратор Карос Инвиктад издал распоряжение собрать свидетельства, которые приведут к вашему аресту за подстрекательство к мятежу?

Нисалл застыла. Ее бросило в жар, потом в холод. Капельки пота выступили на коже, как льдинки.

– Вы пришли, – прошептала она, – арестовать меня?

Воин задрал брови.

– Ничего подобного. По сути, совсем наоборот.

– Значит, решили присоединиться к изменнице?

– Первая наложница, я не верю, что вы замешаны в каких-либо подстрекательских действиях. А если да, то вряд ли они направлены против императора Рулада.

Она нахмурилась:

– Если не против императора, то против кого? И как можно говорить об измене, если действия не направлены против Рулада? Думаете, я против гегемонии тисте эдур? Против кого именно я плету заговор?

– Ну, если бы мне пришлось гадать… Против канцлера Трибана Гнола.

Нисалл помолчала:

– Что вам нужно?

– Простите. Меня зовут Брутен Трана. Мне поручили надзор за операциями Патриотистов, хотя, наверное, император уже забыл эту подробность.

– Я не удивлена. Вы еще ни разу не смогли отчитаться.

– Верно. – Брутен Трана поморщился. – Об этом позаботился канцлер.

– Он настаивает, чтобы вы представляли отчеты лично ему, так? Начинаю понимать, Брутен Трана.

– Возможно, уверения Трибана Гнола, что он передал упомянутые отчеты Руладу, – вранье.

– Единственные отчеты о работе Патриотистов, которые получает император, исходят от куратора и проходят через канцлера.

Эдур вздохнул.

– Как я и подозревал. Первая наложница, поговаривают, что ваши с императором отношения вышли за пределы обычных между правителем и избранной шлюхой – простите мне это слово. Рулад изолирован от своего народа. Каждый день он получает прошения, однако все они от летерийцев и все тщательно отобраны Трибаном Гнолом и его подручными. Ситуация ухудшилась с отплытием флота; ведь с ним отбыли Томад Сэнгар и Урут, и многие другие хироты, среди них брат Рулада, Бинадас. Всех, кто мог всерьез противостоять махинациям канцлера, убрали со сцены. Даже Хандари Кхалаг… – Воин затих, глядя на нее, затем пожал плечами. – Я должен поговорить с императором, Нисалл.

Тайно.

– Я не смогу вам помочь, если меня арестуют, – сказала она.

– Остановить это в состоянии лишь сам Рулад, – вздохнул Брутен Трана. – А пока я смогу предложить вам защиту.

Нисалл наклонила голову.

– Какую?

– Я дам вам двух телохранителей эдур.

– Ага, так все же вы не в полном одиночестве, Брутен.

– Единственный эдур, который здесь в полном одиночестве, – это император. Ну и, возможно, Ханнан Мосаг, хотя у него есть к’риснан… Впрочем, это вовсе не значит, что бывший колдун-король предан Руладу.

Нисалл невесело улыбнулась:

– Выходит, тисте эдур не так уж отличаются от летерийцев. Знаете, Руладу стоило бы взглянуть на это… иначе.

– Возможно, первая наложница, мы могли бы вместе помочь ему прояснить зрение.

– Вашим телохранителям лучше быть незаметными, Брутен. Шпионы канцлера следят за мной непрерывно.

Эдур улыбнулся:

– Нисалл, мы дети Тени…

Когда-то давным-давно она проходила по царству Худа. На языке элейнтов этот Путь – ни новый, ни Старший – назывался Фестал’ритан, Пласты мертвых. Подтверждение этому названию обнаружилось, когда она преодолевала неровный край пропасти: грубые стены открывали бесчисленные слои, показывающие правду вымирания. В отложениях Фестал’ритана были заключены все когда-либо существовавшие виды, но не так, как геологические формации, которые можно найти в любом мире; нет, в царстве Худа искры души не гасли, и можно было наблюдать «жизнь» существ, спрессованных до неподвижности. Сам камень был, по забавному оксюморону, заразившему язык смерти, живой.

На бесплодных землях, окружающих башню Азатов в Летерасе, через врата пролезали многие давно вымершие существа, коварные, как все паразиты. Вернее, не через врата, а через прорехи, трещины, как будто какой-то ужасный демон царапнул с двух сторон когтями размером с двуручный меч и прорвал ткань между Путями. Здесь кипели сражения, лилась кровь Взошедших, произносились клятвы, которые нельзя сдержать. Она чуяла смерть тартенальских богов, слышала их ярость, когда упал один, второй, третий… и все ушли, попали в Фестал’ритан. Ей было их не жаль. Слишком серьезное высокомерие – появиться в этом мире и думать, что никто не способен помешать освобождению древней силы.

Неумолимое течение времени позволило ей открыть множество истин. Сырое в процессе очистки набирает силу. Все простое рано или поздно под достаточным давлением – если повезет, то милостивым, а не злобным – обретет сложность. Но если в какой-то момент преодолевается некий критический порог, то сложность распадается, превращается в ничто. И нет никаких правил; многое достигает высот и низвергается с удивительной быстротой, а другое может существовать необычайно долго в кажущейся неизменности.

Она считала, что понимает больше прочих, но оказалось, что понимание мало что способно сделать. Стоя на разросшемся ветхом дворе, она холодными нечеловеческими глазами рассматривала бесформенную фигуру на краю самого большого разрытого кургана и видела его насквозь, видела хаос внутри, видела в сложном сплетении плоти, крови и кости желание разрушать. Видела, как из горбатой, перекрученной спины лучится боль.