Законодательное собрание объявило теперь действительными те свои декреты, против которых Людовик XVI выступил со своим veto: декреты против эмигрантов, которыми конфисковалось имущество последних и сами они заочно приговаривались к смерти, декрет против священников, уклоняющихся от присяги, и декрет о лагере «объединенных». Затем собрание послало ораторов и комиссаров в армии и провинции. Последние должны были провозгласить там новый порядок вещей, привести всех к присяге на верность свободе и равенству и с помощью народа низложить противодействующих чиновников.

Но эти меры показались коммуне недостаточными. Она видела, что сторонники только что низвергнутого двора тем заносчивее подымают головы, чем ближе пруссаки подходят к Парижу. Следовало опасаться контрреволюции и принять соответственные меры.

Марат всегда был сторонником диктатуры, потому что, по его мнению, революцию можно было пронести только при помощи строгой диктатуры; но он хотел, чтобы над диктатором все-таки тоже был контроль. По мнению, Марата, республика не могла считать себя упрочившейся до тех пор, пока все враги ее тем или иным путем не обезврежены. Это мнение теперь оспаривалось многими из тех, которые впоследствии выступили защитниками его; теперь и Робеспьер был против этого из опасения, что Бриссо станет диктатором. Дантон же тем меньше имел оснований бороться против этого мнения, что он сам в это время действовал, как диктатор. Он вошел и соглашение с Маратом, и они порешили на том, чтобы передать диктатуру вновь образованному общинному совету, как представителю парижского населения; собранию они не доверили бы и не преподнесли бы никогда этой диктатуры. Дантон и Марат лично не были близки друг с другом, но в эти дни они сблизились и даже раз обнялись в ратуше. Приняв диктатуру из рук Дантона, коммуна фактически оказалась в его руках.

Коммуна прежде всего взяла в свои руки ту полицейскую службу, которая до сих пор выполнялась мировыми судьями. Депутация общинного дома принудила законодательное собрание издать закон об общественной безопасности; по этому закону полицейская служба переходила к общинам. Всякая община, насчитывающая более 20 000 жителей, могла дополнить этот закон любыми постановлениями. Парижская коммуна немедленно учредила революционную полицию; члены муниципалитета стали чиновниками общественной безопасности. Затем общинный совет избрал наблюдательный комитет (comité de surveillance), в котором господствовал Марат и который мог издавать приказы об аресте. Этот комитет сразу произвел многочисленные аресты; он приказал арестовать всех, о ком было известно, что они находились или находятся в сношениях с двором. Масса реакционеров заполнила тюрьмы, но среди них были и бывшие демократы Барнав, Дюпор и Шарль Ламет.

Но этого было мало; надо было еще осудить заключенных, и законодательное собрание должно было с этой целью учредить особый суд. Сперва оно уклонилось от этого. Тогда от имени общинного совета явился в законодательное собрание Бильо-Варенн и заявил, что если в этот же день не будет принят декрет об учреждении нового суда, то в полночь зазвучит набат. К таким энергичным действиям общинный совет вынужден был прибегнуть ввиду поведения жирондистов; дело в том, что после того, как Робеспьер безрезультатно требовал от собрания учреждения революционного суда, это же собрание приняло предложение Бриссо напомнить парижскому населению, что оно должно оставаться сторонником фактически низвергнутой уже конституции.

17 августа было постановлено учредить суд, названный потом «трибуналом 17 августа». Он немедленно же был составлен. Всего судей было восемь. Робеспьер был избран президентом трибунала, но он уклонился от этого. Судьи были избраны путем косвенного голосования, и это очень огорчило Марата; он сильно нападал по этому поводу на «адвокатские и судейские штуки» и требовал тогда уже тех мер, к которым прибегли только в сентябре.

Орудием казни трибунала была гильотина. Эта машина, сыгравшая столь ужасную роль во время Французской революции, была будто бы изобретена врачом Гильотеном, входившим в число членов первого национального собрания. В действительности же, гильотина встречается уже в древности у персов, а в Средние века в Шотландии, Голландии, Богемии и Италии. Еще первое национальное собрание 1789 года постановило, что смертная казнь выполняется обезглавливанием; гильотину называли еще «Луизон» или «Луизетта», но имени д-ра Луи, подавшего особое мнение в пользу этой машины.

Трибунал 17 августа осудил несколько сторонников двора, между прочим, журналиста Дюразуара и интенданта цивильного листа Лапорта. Они были казнены гильотиной.

Возбужденный народ не удовлетворился этими мерами. Многочисленные жертвы 10 августа требовали мести, а приближение пруссаков имело своим следствием то, что население не выходило из состояния лихорадочного возбуждения.

Возник проект вооружить поголовно все население и выслать его против неприятеля, но это значило лишить Париж и другие города деятельных сторонников революции. Опасались, что при таком положении вещей аристократы и роялисты подымут восстание, и революция окажется между двух огней.

Состоялся совет, в котором приняли участие коммуна, Дантон, Марат, Камилл Демулен. Им пришла в голову мысль произвести демократический государственный переворот, так как учрежденный собранием трибунал действовал не так энергично, как они этого ожидали.

Но легко, однако, было прийти к соглашению относительно того, как произвести этот самый переворот. Робеспьер и его друзья были против таких насильственных мер, которых нельзя было бы оправдать законом. Что же касается Дантона и Марата, равно как решительных революционеров общинного совета Бильо-Варенна, Талльяна и членов наблюдательного комитета, то революционный насильственный переворот не вызывал у них никаких сомнений юридического характера. Свои смелые предложения они основывали на том, что при таком чрезвычайном положении, когда Франции угрожают враги внешние и внутренние, можно спасти страну и ее независимость только чрезвычайными же мерами.

Были попытки возложить ответственность перед историей за этот переворот и пролитую при этом кровь на Марата, Дантона и даже на Робеспьера. В действительности же в этом революционном акте отчаяния приняло участие гораздо больше лиц, чем это кажется. Государственный переворот во всех своих подробностях был подготовлен в министерстве юстиции; все министры, за исключением Ролана, знали о нем и не противились ему, потому что они не знали другого способа спасти себя. Дантон и Марат были только достаточно смелы и взяли на себя выполнение этого дела. В общем же, демократический государственный переворот был только вулканическим взрывом гнева и отчаяния парижского населения. Республиканцы инстинктивно набросились на внутренних врагов своих, чтобы обезопасить себе тыл в борьбе с наступающими чужеземными союзниками заключенного короля. Правительство Дантона только поддержало этот взрыв народного возмущения. Часто обвиняют Дантона и Марата в жестокости и кровожадности. Это несправедливо! Сердечная доброта Дантона стоит вне всякого сомнения; это видно хотя бы из того, что в эти дни, когда он должен был заковать себя в железо непреклонности, он не мог забыть о своей прежней дружбе с Барнавом, Шарлем Ламетом, Дюпором, дал им возможность бежать из тюрьмы и тем спас их от смерти. Марат был более суров, но тоже не отличался личной жестокостью. Ему были близко знакомы страдания нищеты; свое сердце и перо он посвятил народу. Его возмущал гнет, давивший неимущие массы, его возмущало высокомерие богачей. Любовь его к народу выступала часто в диких проявлениях, но самая любовь его, равно как его философские идеи, свидетельствуют о его высоком идеализме.