Жандармы под непрекращающимся дождем установили заграждения, пластиковые плащи на них хлопали под порывами ветра. Жан-Жан сообщил, где находится их машина. Недалеко.

Коротышка увидел внизу мигающие огоньки.

— На ближайшем повороте свернешь налево.

Надья покорно подчинилась под истошный визг резины. Если не на этом повороте, так на следующем, на другом перекрестке… Она вела почти вслепую. Боль не отпускала ее, как будто чьи-то острые зубы впивались ей в голову.

Коротышка пытался припомнить карту местных дорог. Он обернулся: эти гады позади не отставали, они даже приближались — на всей скорости.

— Давай быстрее.

— Если я нажму на газ, нам крышка.

— Если не нажмешь, крышка ему.

Надья нажала на педаль. Да поможет им Бог. Но вряд ли Боженьке есть дело до живых, на его помощь особо рассчитывать не приходилось…

Момо открыл глаза. Болели лоб и глаза. Шел дождь, пахло дождем и… Мама! Он потянулся к ней, но железная рука пригвоздила его к сиденью. Тот человек был в машине, сумасшедший был здесь вместе с мамой, мама вела, и ехали они по какому-то лесу… Уж не спал ли он?

— Мама! — пролепетал Момо, и на глаза ему навернулись слезы.

Надья тут же повернула голову. Момо! Он жив, он говорит!

— Момо, родной мой!

— Смотри на дорогу! — заорал коротышка.

Надья посмотрела. Справа от нее возник грузовик и замигал множеством огней. Надья ударила по тормозам. В памяти возникли кадры из фильма «Эти простые вещи». Потом — лицо Марселя. Она со страстью и отчаянием думала о Марселе, а нога тем временем изо всех сил жала на тормоз, руки же крутили руль влево.

Коротышка инстинктивно поднял руки, чтобы защитить лицо. Момо скатился на дно машины, под панель управления и сжался в комок.

Водитель грузовика зажмурился.

Машину на скорости почти восемьдесят километров занесло на центральный островок безопасности, и она сбила стоявшие там указатели.

Голова коротышки резко ударилась о дверцу, и от удара он выронил бритву. Момо быстро накрыл ее ногой в тапке с Микки-Маусом.

Машина съехала к канаве, подпрыгнула на дорожном ограждении, потом почти встала на капот, готовая покатиться вниз по уступам откоса. И тяжело опустилась на все четыре колеса.

Краткий миг тишины. Потом хлопнула дверца грузовика. Шофера трясло, и шаги у него были неуверенные.

Звук работающего на полную мощность мотора вырвал коротышку из забытья. У него была разбита бровь, и он ничего не видел из-за хлещущей из раны крови. Надья, как в столбняке, по-прежнему сжимала руль. Она услышала рокот приближавшейся машины, медленно повернула голову. Только бы это был Марсель!

Коротышка распахнул дверцу, схватил Момо поперек туловища. Он пустился бежать под дождем. Момо заорал. Надья выпрыгнула из машины, но высокие каблуки мешали ей сделать хоть шаг.

Шофер грузовика приближался к коротышке, вот он протянул руку:

— Подождите! Я помогу!

Коротышка, не останавливаясь, с ходу ударил его в плечо. Шофер, ничего не понимая, следил за ним взглядом.

— Остановите его, — заорала Надья, сама удивляясь силе собственного голоса. — Он украдет ваш грузовик!

Застывший на дороге грузовик, дымящийся под дождем, машина с разбитым вдребезги бампером, осколки стекла, запах паленой резины, Надья, еле державшаяся на ногах, бегущий Контадини, прижимающий к себе мальчишку, и растерянный дальнобойщик. Жан-Жан выжал тормоз до предела.

Марсель и Костелло вылетели из машины, держа оружие на изготовку.

— Стоять! — заорал Костелло.

— Не стреляйте! — крикнула Надья в ответ. — У него Момо!

Коротышка железной хваткой впился в запястье Момо, втягивая его на подножку.

Им меня никогда не взять, никогда! Уж лучше сдохнуть вместе с мальчишкой! Или — вместе с грузовиком в пропасть. И взорваться как звезда. Осветить небосвод, как один из этих гребаных всполохов. И гореть, гореть в своем аду, там, где только пламя, пепел и глухой треск.

Он притянул к себе Момо. Марсель сделал шаг вперед. Жан-Жан придержал его. Надья впилась зубами в собственную руку. Растерянный дальнобойщик дрожал под проливным дождем.

Сквозь кроны деревьев просочилось солнце.

Когда коротышка приподнял Момо, тот ухватил бритву покрепче и прижал ее к бедру. Не размышляя, не думая ни о чем, он выкинул руку вперед, и лезвие вошло в низ живота коротышки, как нож входит в масло.

Коротышка взвыл, откинув голову назад, как обезумевший волк, которым он и был. Момо упал на землю и бегом кинулся к матери.

Прежде чем Жан-Жан сумел открыть рот, Костелло уже нажал на курок. Он разрядил всю обойму в содрогавшееся тело коротышки, которое от каждого выстрела на мгновение словно прилипало к дверце кабины.

Кровь хлестала из его тела, как вода из дырявого пластикового пакета. Надья удивилась, что ничего не чувствует: смерть этого человека, происходившая на ее глазах, не внушала ей ужаса.

Костелло еще раз нажал на курок, но обойма была уже пуста. Он глубоко вздохнул перед тем, как с сожалением вложить пистолет в кобуру. Жан-Жан уже бежал к телу, неподвижно распростертому у подножки. Надья прижимала к себе Момо, отчаянно гладила ему волосы и шептала на ухо что-то нежное. Марсель подошел к ним. С его светлых усов стекала вода, и из-за этого он был до смешного похож на мокрого кота. Надья улыбнулась ему — жалкое личико в грязи и кровоподтеках.

Дальнобойщик осторожно обошел Костелло. Тот был не в силах сдвинуться с места, руки его пропахли порохом.

Поднялось солнце, и, словно это было сигналом к началу нового акта жизненной драмы, дождь сразу прекратился.

Тотчас завели свою песню цикады, загудели мухи.

Вдали взвыла полицейская сирена.

Марсель подошел к телу и склонился над ним.

Глаза коротышки были широко раскрыты, а видневшиеся из полуоткрытого рта острые зубы наводили на мысль, что он и сейчас готов впиться в чью-нибудь плоть.

Марсель. Склонился надо мной. Последнее видение этого мира. Этот мудак, который на меня смотрит. А над ним — утренняя звезда.

Марсель пожал плечами и вернулся к Надье. Поднял Момо на руки и усадил себе на плечи. Голова измученного ребенка сонно покачивалась.

Надья положила руку на грудь Марселю.

— Я должна тебе кое-что сказать…

— Я знаю.

Она с удивлением взглянула на него.

— Этого никто не знает.

— А я знаю. Забыла, что я легавый?

— Знаешь — и тебе плевать?

— Да. Мне плевать, я больше не хочу об этом ничего слышать, и точка.