Управляющий соляными копями был очень важным лицом в этом краю. Властью он обладал не меньшей, нежели наш настоятель. По закону он назначался самим герцогом и к тому же обладал всей полнотой судебной власти. Он мог осудить человека на смерть, если тот обвинялся в убийстве или в другом не менее тяжком преступлении. Но, к слову сказать, Всевышний поступил справедливо, наделив властью этого человека – он сочетал твердость с мудростью и рассудительностью.

Миновав деревню, процессия спустилась в долину, а оттуда к соляным копям. У входа в главную шахту все остановились. Здесь был сооружен алтарь, и наш отец-настоятель начал службу. Все преклонили колени. Оглянувшись, я увидел, что и управляющий, и его сын также опустились на колени, обнажили и склонили головы, но сделали это с таким очевидным неудовольствием, что сердце мое преисполнилось печалью.

После мессы процессия двинулась дальше – к огромной скале, которая стояла даже выше той горы, где располагался монастырь, и оттуда открывался великолепный вид этого горного края. Достигнув вершины, наш настоятель вознес распятие, чтобы разрушить власть дьявольских чар, окутавших эти вершины. Затем он сотворил молитву и провозгласил анафему нечистой силе, кишащей в долине. И следом зазвонили колокола во славу Господа нашего. Это было так возвышенно и прекрасно, словно голоса ангелов достигли наших диких мест.

Я снова оглянулся, пытаясь разглядеть в толпе прекрасную дочь палача, но тщетно. Я не знал, радоваться мне, что ее нет здесь и ее не коснется презрение этих людей, или печалиться, потому что лишен лицезрения ее небесной красоты, питающей меня духовной силой.

После торжественного богослужения наступил черед застолья. На лугу под деревьями были накрыты столы, за которыми теперь расселись миряне и лица духовного звания. Почетные места были отведены отцу-настоятелю и управляющему соляными копями. Для меня все это было внове, и я с интересом наблюдал за происходящим. Невдалеке был сооружен большой очаг и разведен огонь. Было очень интересно наблюдать, как слуги нанизывают огромные куски мяса на вертела и обжаривают их, поворачивая над пылающими угольями до тех пор, пока те не покроются коричневой корочкой, а затем несут пирующим. В огромных чанах варили душистый отвар из трав. К пиршеству было выпечено много пшеничного хлеба, и теперь он горами лежал в огромных плетеных корзинах. Что касается горячительных напитков, то и в них не было недостатка. И наш отец-настоятель, и управляющий копями – каждый! – приказали выставить по огромной бочке пива. Оба этих чудовищного размера сосуда теперь стояли в тени древнего дуба, водруженные на внушительные деревянные помосты. Вокруг них суетилась, разливая напиток, наша младшая братия под водительством почтенного брата-келаря и слуги господина Мастера. Слава святому Франциску! Не кривя душой, могу сказать, что наш сосуд был больше стоявшего по соседству.

Отдельные столы были накрыты для отца-настоятеля и иерархов церкви, для управляющего соляными копями и светской знати. Кресла этих мужей стояли во главе столов на прекрасных коврах, а над их головами, чтобы защитить от солнца, был натянут шелковый полог. Не только мужчины сидели здесь, было много и прекрасных знатных дам и их дочерей, которые приехали со своими мужьями из дальних и окрестных замков принять участие в празднестве. Я прислуживал за столом: подносил блюда, наполнял бокалы – и могу заверить, что аппетит у гостей был отменный, особенно по вкусу всем пришлось пиво – золотисто-коричневый, горький, терпкий напиток. Видел я и сына управляющего, восседавшего там же, и его похотливые, сальные взгляды, что бросал он на женщин, и это сильно смущало меня, ведь не мог же он жениться на каждой, особенно на тех, что были уже замужем.

Звучала на нашем празднике и музыка. Музыканты были местные, из окрестных деревень. И хотя они не были профессионалами, играли они, на мой вкус, замечательно, выводя на своих флейтах и скрипках замысловатые мелодии – такие задорные, что ноги сами пускались в пляс. Впрочем, Господь не дал мне музыкального слуха, и для искушенного уха, может быть, их музыка и не показалась бы хорошей, но мне их игра нравилась.

Если бы наш святой покровитель видел праздник, устроенный в его честь, думаю, зрелище его порадовало бы – так много людей ели и пили в его славу. И как ели! Но огромное количество пищи, которое они поглощали, не шло в сравнение с тем, что было выпито. На мой взгляд, каждый из пирующих должен был осушить по меньшей мере баррель жидкости. Но не все пили – женщинам, и молодым дамам в особенности, пиво, похоже, внушало отвращение: много раз я видел, как юноши, наполнив пенным напитком, протягивали чашу своим спутницам, и те, едва пригубив, с гримасой неудовольствия на лице возвращали ее обратно.

После пиршества начались игры, в которых молодые люди старались показать свою силу и ловкость. Святой Франциск! Это было замечательное зрелище! Они бегали, прыгали, боролись друг с другом, и в них чувствовалась медвежья сила. Зрелище это и необузданные страсти, кипевшие в его участниках, внушали мне ужас. Но девушки, ради которых это состязание затевалось, не испытывали ни страха, ни возмущения. Напротив, они весело смеялись, и им, без сомнения, нравилось происходящее. Их звонкому смеху вторил хохот молодых горцев – участников состязаний: они оглушительно смеялись, высоко запрокинув головы, до тех пор, пока звуки их голосов, многократно усилившись, не отражались эхом от горных склонов и скатывались в ущелья, как будто вырвавшись из глоток легиона демонов преисподней.

Сын Мастера был первым среди первых. Он прыгал, как олень, дрался, как черт, и голос его был подобен реву дикого буйвола. От меня не укрылось, что многие завидовали его красоте и силе, а некоторые втайне ненавидели его, но все повиновались ему беспрекословно. Действительно, это было замечательное зрелище – видеть, как он владеет своим худощавым телом, как легко даются ему прыжки и игры, как гордо он вскидывает голову, подобно благородному оленю, как встряхивает своими золотыми кудрями, как стоит в окружении своих сверстников – румяный и сияющий, с горящими глазами. И как прискорбно было сознавать, что страсти и гордыня уже навсегда поселились в этом прекрасном теле, казалось бы, специально созданном для того, чтобы вместить душу, способную прославлять Создателя!

Уже начинало смеркаться, когда настоятель, Мастер, святые отцы и все знатные гости поднялись со своих мест и отправились на отдых. Для остальных праздник продолжался, продолжались возлияния и танцы. Поскольку я вместе с отцом-келарем выполнял обязанности виночерпия, то и дело наполняя пивом кружки из огромной бочки, то мне пришлось остаться. Остался и молодой Рохус. Не знаю, как это случилось, но неожиданно он очутился возле меня. Взгляд его был тяжел, и говорил он надменно:

– А… это ты, монах… – произнес он. – Тот самый, что умудрился на днях оскорбить весь честной народ.

Я постарался ответить, как и подобает, смиренно, но почувствовал закипающую греховную ярость. – О чем ты говоришь?

– Будто не знаешь… – с насмешкой в голосе сказал он. – А теперь запомни, что я скажу. Если ты еще хотя бы раз заговоришь или еще как-то проявишь свое доброе отношение к этой девчонке, я тебе преподам урок, который ты нескоро забудешь. Вы, монахи, привыкли величать добродетелью свое бесцеремонное нахальство, но я-то этот трюк знаю, и тебе не удастся водить меня за нос. Запомни это, монашек, а то не спасут тебя ни смазливая физиономия, ни твои наивные глазки.