Я держал ее в своих объятиях, прижимая к своему сердцу, и чувствовал, как ее горячая кровь струится мне на грудь. Она открыла глаза, и взгляд ее застыл на моем лице. В нем я прочел немой вопрос: «За что?», словно я, лишая ее жизни, лишал ее и счастья. Затем глаза медленно закрылись, она вздохнула медленно и прерывисто… Сердце ее остановилось, и она умерла.

Я обернул ее прекрасное тело в белую простыню, оставив открытым лишь одно лицо, и положил ее на пол. Я расчесал ее чудные золотые волосы, и они рассыпались водопадом по груди и плечам; ткань на груди пропиталась алой кровью.

Я посмотрел на нее и увидел, что она – точно невеста Христова – так чиста и так прекрасна… Потому я снял венок эдельвейсов с образа Святой Девы Марии и возложил его на чело Бенедикты. И вспомнил вдруг те эдельвейсы, что когда-то она принесла мне в темницу скрасить горечь моего заключения.

Затем я пошевелил угли, и густые, яркие сполохи осветили фигуру, завернутую в саван, и прекрасное лицо. Они заиграли на ее золотых прядях, волнами рассыпанных на груди, земле, по плечам, словно они сами занялись ярким причудливым пламенем. Так я и оставил ее.

XXXVI

Я спустился с гор той же опасной дорогой, какой некогда шел с моим провожатым, но Господь направлял мои шаги, потому ни разу я не споткнулся и не боялся упасть в пропасть. Уже на закате я пришел к монастырю, ударил в колокол и ждал до тех пор, пока ворота не раскрылись. Брат привратник не узнал меня и, приняв за дьявола, ударил в набат, перебудив всю монастырскую братию. Я прошел прямо в покои отца настоятеля и предстал перед ним в своих обагренных кровью одеждах. Я поведал ему о деянии своем и о том, что сам Господь наш помазал меня в священнослужители. Слова мои были выслушаны, а потом меня схватили и бросили в темницу, и вершили суд надо мной, и приговорили к смерти, словно убийцу. О глупцы! Несчастные, лишенные разума глупцы!

Лишь один человек пришел навестить меня в моем узилище – та самая рыжеволосая Амалия…

Преклонив колени, она целовала мне руки и возносила хвалу за то, что я выполнил волю Господа.

Только она одна поняла, что я совершил великое и благостное деяние.

Я попросил Амалию сослужить мне последнюю службу – отгонять стервятников от моего тела, пока оно не будет предано земле, поскольку Бенедикта не сможет делать этого – она уже на Небесах.

Скоро я соединюсь с ней навечно. Слава тебе, Господи! Аминь!»

На этом манускрипт обрывается. Далее следуют несколько строк, начертанных уже другой рукой:

«На пятнадцатый день октября в год 1680-й от Рождества Христова на этом месте брат Амброзий был повешен, и на другой день тело его предано земле под виселицей, неподалеку от могилы, где лежало тело Бенедикты – той, которую он убил. Эта Бенедикта, хотя и называли ее дочерью палача, на самом деле была (как стало точно известно со слов молодого Рохуса) незаконнорожденной дочерью отца Рохуса – управляющего соляными копями – и жены палача. Он же клятвенно заверил, что тайна эта была известна и Бенедикте, но та воспылала преступной страстью к нему, однако он с презрением отверг ее домогательства.

В остальном же брат Амброзий был верным слугой Господа нашего.

Молитесь за него! Молитесь за него!»