Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прости, родной, — Тамара провела ладонью по руке мужа, — но мы оба через это прошли. Два брака у тебя, один у меня. И бог знает, сколько промежуточных попыток…
— Наша с тобой попытка тоже могла бы накрыться медным тазом, — улыбнулся Родион.
— Да. Если бы не моя племянница… Это просто удивительно! Я опять… в который раз… готова была наступить на те же грабли! Завязался у нас роман, я влюбилась по уши…
— А ты умеешь по-другому? — Родион засмеялся и пожал Тамарину ладонь.
— Влюбилась я в него по уши, — продолжала та темпераментно, — и давай стараться… «Завтра увидимся?» — спрашивает он. «Конечно!» — отвечаю я, не задумываясь. А у меня завтра важная встреча, отменяю её. «Давай в десять, а не в восемь, как договаривались» — звонит он. «Давай, не проблема!» А я уже всех распинала до восьми, не успев закончить дело. И тому подобное… Потом как-то оговорили место встречи. Он звонит, говорит, что ему удобней меня встретить там-то. Меняю планы, несусь туда-то. Несусь, несусь… А сама психую. Почему — не пойму. А уняться не могу — аж душит меня. Плюнула я на всё, вышла из метро на первой попавшейся станции… Меня словно пробку из бутылки вышибло наверх… Смотрю, рядом с домом Лизы, племянницы моей. А она замужем за моим бывшим возлюбленным… Ну, это история давняя, у них ребёнок восьми лет, и отношения у меня с ними обоими прекрасные… Звоню ей: выйди, поболтаем в сквере. Не хотелось в таком состоянии Кириллу, мужу её, на глаза попадаться… Выходит. Я рассказываю всё, как есть и говорю, что окончательно поняла, что ненавижу, ненавижу, ненавижу всех мужчин, и что это навсегда, навсегда, навсегда!
Тамара перевела дух и отпила из бокала. Родион, улыбаясь, смотрел на неё, поглаживая по плечу. Она глянула на мужа:
— И пусть, думаю, он там заждётся меня в своём удобном месте!.. Мне-то было удобней там, где сначала договорились. А теперь пришлось на полчаса раньше уходить, чтобы успеть добраться… И тут моя девочка говорит: «Знаешь, если ты сейчас не разорвёшь этот порочный круг, всё повторится с другим и с пятым, и с десятым по тому же сценарию. Не проще ли, говорит, поговорить с ним начистоту?». «О чём?» — спрашиваю. «Так и скажи ему, что отношения ваши заходят в очередной тупик. Что ты опять поймала себя на том, что прогибаешься под мужчину, что ещё немного, и ты возненавидишь и себя, и его. Себя за то, что в который раз пренебрегла своими интересами, а его за то, что он тебя к этому вынудил. Скажи ему, говорит моя умница, что ваши отношения или должны прекратиться, поскольку одного из двоих что-то не устраивает в этих отношениях, или они продолжатся, но каждый должен быть честен перед собой и перед другим и обсуждать проблему, как только она появилась». Подумала я, подумала и поняла, что Лиза совершенно права. Позвонила я тогда этому типу — Тамара кивнула в сторону Родиона, — и сказала всё, как есть, начистоту…
— Самое интересное, что этот тип… — перебил её Родион, — сам начал уже задумываться о том, что ему становится скучно, и не пора ли завершить роман, потому что дальше всё пойдёт, как пописаному: «да, дорогой, конечно, дорогой, как скажешь, дорогой…», а потом вдруг раз, и ушла к другому. Почему?… «А ты на меня давил!»
— Всё хорошо, что хорошо кончается. — Герман улыбнулся и поднял стакан с виски, предлагая выпить под этот тост.
— Между прочим, — сказала Тамара, отпив вина, — я не договорила. Наша с Родиком история это счастливое исключение, которое лишь подтверждает печальное правило. Ну не было у наших родителей времени на то, чтобы любить нас! Мои «прежде думали о Родине, а потом о себе»… Твои творчеством жили… Вот, кстати, в этом вам повезло с Германом, вам хоть свободу дали.
— Да, — сказал Герман, — свободы у нас было навалом. — В его голосе послышалась грустная ирония.
— Ну, и любви тоже перепадало… — Возразил Родион.
— Это тебе перепадало. — Герман усмехнулся. — Мне уже не досталось после тебя. Я помню только один случай, когда меня мама посадила на колени и приласкала… Я поскользнулся на еловой хвое… был Новый Год… и я грохнулся так, что искры полетели из глаз.
— Помню… — Сказал Родион. — Мне было тринадцать, тебе три. Только после того уже и мне не перепадало. Меня к тому времени в суворовское сослали, а тебя в круглосуточный садик заточили.
Я слушала этот диалог двух братьев — двух сыновей успешных в творчестве и известных в стране родителей. Перед глазами стояли сцены их недавнего приветствия, прощания, неподдельная, искренняя любовь…
Словно ответом на мои мысли прозвучали слова Родиона:
— Нам нужно было оказаться на грани жизни и смерти, чтобы обрести любовь родителей…
— Ты мне такого не рассказывал, — Тамара посмотрела на мужа.
— Не рассказывал… Однажды зимой я удрал из училища, забрал Герку, и мы решили уйти из дому и жить вдвоём. — Родион засмеялся. — Прожили мы до часу ночи в соседнем детсадике, под деревянной горкой… Как уж нас нашли, один бог знает. Потом мы оба с воспалением в больнице лежали. Тогда-то родители и полюбили нас…
Все молчали. Рука Сергея скользнула по плечу Германа, задержалась там и вернулась на спинку кресла. И снова меня охватило непонятное возбуждение.
Все молчали, думая, скорей всего, каждый о своём: о детстве, родителях, любви… или нелюбви.
— Я какое-то время работала в детском хосписе, — сказала вдруг Тамара, — и знаю не понаслышке, что такое любовь и свобода применительно к воспитанию. Детям, которые обречены, наконец-то дают свободу и любовь! — Она снова разгорячилась. — Представляете, там, только там понимают, что любовь лечит! Есть официальная статистика… Ребёнку, которого приласкали несколько раз в день, требуется меньшая доза обезболивающего… Приласкали, обняли!.. — Глаза Тамары наполнились слезами, а я поймала на себе взгляд Сергея. — Но почему только на пороге смерти? — Она допила вино и, взяв себя в руки, сказала, обращаясь в Анне: — Анечка, у тебя ещё есть время сделать свою дочь счастливой. Дай ей свободу и люби. Просто люби! И любовь сделает всё за тебя. Твой ребёнок будет знать, кто он есть и чего хочет. А ты расскажешь ему всего о двух правилах поведения. Первое: поступай