Она вложила в этот монолог все напряжение последних месяцев, всю свою любовь к Герману, всю неутоленную страсть одиноких ночей и, обессиленная, опустилась на диван, закрыв лицо руками. В наступившей тишине она услышала, как Герман подошел к ней, сел рядом:

— Девочка моя… Маленькая, глупая, любимая девочка Лида… — Он впервые назвал ее настоящим именем. — Ты просто слишком рано попала в мир взрослых людей. Любви не нужно бояться. В ней совсем не обязательно таится страдание и обман…

Он нежно провел рукой снизу вверх по ее спине. Лидию будто током пронизало. Она вздрогнула, изогнулась, хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная на берег.

— Подожди, — выдохнула она. — Подожди…

Она поднялась, отошла в угол, где горел мягким оранжевым светом торшер. Отвернувшись к стене, Лидия взялась обеими руками за подол платья, стянула его через голову, расправила, повесила аккуратно на спинку кресла. На ней остались только узкие кружевные трусики. Лидия медленно повернулась, каждой клеточкой ощущая его взгляд. Соски напряглись, горячая судорога пробежала по телу. Словно бросаясь в пропасть, она шагнула вперед, и Герман тут же подхватил ее на руки, прижал к себе. Лидия обняла его за шею, уткнулась лицом в твердую грудь. Туфли по очереди ударились о пол.

— Я хочу тебя… — еле слышно прошептала она. — Я очень тебя хочу…

— Девочка моя, маленькая глупая любимая девочка… — повторил он прерывающимся голосом. — Моя любовь, мое чудо, мой малыш…

Герман отнес ее в спальню, опустился вместе с ней на постель. Лидия трепетала в его руках, как жертвенное животное на алтаре. На каждое бережное прикосновение тело Лидии отзывалось сладкой мучительной истомой. Он будто вел ее по лезвию бритвы меж двух пропастей, не давая соскользнуть вниз.

— Ну скорее, скорее! — шептала она, охватывая его руками и ногами.

— Не торопись, моя девочка, любовь моя, радость моя, малышка, сейчас…

Она не заметила, как он снял с нее остатки одежды, как разделся сам. Почувствовала только, что уже не только губы и руки Зернова ласкают ее, что вся его горячая плоть нажимала, скользила по коже. В какой-то почти неуловимый момент она почувствовала внутри себя биение чужого пульса и закричала. В недрах ее тела будто разожгли костер и раздували его огромными мехами. Горячая влага затопила ее. Извергнулись несколько маленьких вулканов, заставив ее содрогнуться, вырвав хриплый стон из самой глубины существа:

— Скорее, я не могу больше.

— Можешь… Лида, Лидочка, единственная моя, солнышко мое, можешь! Ты все можешь, только не знаешь об этом…

Они стали на время единым организмом. Вместе дышали, вместе двигались и вместе достигли пика любви, наивысшей точки земного наслаждения. Крик девушки слился с низким полувыдохом-полустоном Германа. Обессиленные, они застыли в объятиях друг друга. Но уже через мгновение Лидия повернула к любимому просветленное лицо.

— Господи! Я даже не знала, что бывает так хорошо!

— Ты еще многого не знаешь, любимая, — ответил Герман, осторожно прижимая ее к себе. — Маленьким девочкам и не положено много знать раньше времени.

— Я не девочка! — Она вывернулась из уютного гнезда его рук, села рядом. — Я сама воспитываю детей.

Герман молчал, удивленный ее серьезным тоном.

— Да, я — гувернантка. Не манекенщица, не актриса, не фотомодель. Няня маленького Мити в доме Елены Кусковой. — Ее глаза с вызовом блестели в полутьме. — Удивлен?

Вместо ответа Зернов провел рукой по ее спине. Лидия не пошевелилась.

— Почему ты молчишь? Мне продолжать? Или сразу уйти?

Он хотел привлечь девушку к себе, но та отстранилась:

— Это не ответ.

— Это ответ, Лида. Это ответ на все, что бы ты ни рассказала мне сейчас или потом. И на то, о чем захочешь умолчать.

— И ты не будешь меня спрашивать, почему я назвалась Стеллой? Не поинтересуешься, кто и как записал наш разговор?

Он помедлил, словно раздумывая, потом бросил лихо:

— Сегодня не буду. Времени жалко.

— А потом?

— И потом тоже будет жалко!

Он поднялся рывком, обхватил хрупкие плечи Лидии, повалил ее на себя.

— Пусти… Медведь, грубиян! Гонщик неотесанный!

Она била кулачками по его груди, но силы были явно неравны. Тогда она нашла ртом его сосок, взяла его передними зубами. Герман от неожиданности вскрикнул, расцепил руки.

— Прости меня! — Лидия прильнула к нему, покрывая поцелуями его шею, тяжелый подбородок. — Прости, я не знаю, как это получилось, я не хотела тебе сделать больно! Я больше никогда-никогда тебе не сделаю больно!

Она выпрямилась, любуясь мощным торсом Германа. Бугрящиеся мышцы пресса делали его похожим на античную статую. Узкие ягодицы, литые бедра, полуприкрытые простыней. В восхищении Лидия провела по его телу узкой ладошкой, ощущая, как снова зарождается желание.

Герман с улыбкой наблюдал за ней, такой непредсказуемой, такой притягательной. В глазах его были удивление и нежность.

— Подожди, милая, — проговорил он, — подожди минутку. Мне нужно время, чтобы снова любить тебя.

— Ах, тебе нужно время! — в притворном возмущении воскликнула она. — Тебе недостаточно, что я здесь, что я горю, что я не хочу ждать! Ты просто увиливаешь! Я тебе докажу…

Она склонилась так, чтобы груди легли на его живот, провела ими вверх-вниз и почувствовала, как моментально ответило его тело.

— Ты действительно не девочка, — выдохнул Герман. — Ты хитрая, бесстыжая ведьма.

— Нет, я просто любящая женщина.

— Слишком женщина.

— Слишком любящая.

Он поднял ее, поймал ртом один из коричневых набухших шариков, венчающих нежные полушария. Приласкал языком. Лидия изогнулась в его руках, задыхаясь. Герман сжал ее бедра ладонями, скользя губами по груди и шее, начал медленно опускать ее на спину, пока она не вскрикнула, вцепившись ногтями в его плечи. Он привстал на локте, впился губами в ее полуоткрытый рот.

— Нет, подожди, подожди… — Лидия отпрянула, мягко нажала руками на его грудь. — Теперь ты не спеши, мой милый гонщик, лежи спокойно, не шевелись…

Герман откинулся на подушку.

— Ты мой любимый, ты мой единственный… — шептала Лидия, двигаясь в такт своему дыханию. — Мне так хорошо, мне ничего с тобой не стыдно… Я люблю тебя, мой хороший, мой милый… Скажи мне что-нибудь…

— Лида, Лида… — Герман ласкал ее лицо, плечи, зыбкую в полумраке трогательно-белую грудь, загорелые бедра. — Как долго я искал тебя, как мучительно долго тебя не было…

Под утро он все-таки уснул, по-детски уткнувшись носом ей в плечо. Лидия не могла спать. Внутри нее все пело, каждая крохотная частичка ее тела радовалась и трепетала. Ей казалось, что она могла бы взлететь, если бы не тяжелая рука Германа, лежащая у нее на груди. Не хотелось ни о чем думать, ни о чем мечтать.