— Да нет. Минут пятнадцать назад. Может, чуть больше.

— Иди к себе, — сказал Шуляков, поняв, что охранник действительно ничего не видел, а посвящать в случившееся его еще рано. Когда придет время, узнает все сам.

Он снова посмотрел на шнурок, который до сих пор почему-то был в его руках, и пошел во двор проверить охранника наружного наблюдения. Боковая дверь была в порядке, никаких следов повреждения ни ее, ни замка не было видно. Шуляков внимательно осмотрел ее, когда выходил во двор. Но уже подходя к будке охранника, услышал стук, доносящийся изнутри. Он в два прыжка подскочил к ней, рванул дверь и увидел ту же картину, что и в хранилище банка. Руки охранника были связаны шнурком, а рот заклеен широким скотчем.

Шуляков развязал охранника, дал ему прийти в себя и сурово, как приговор, произнес:

— Ну, рассказывай!

— Подловил он меня, — сказал охранник, потирая запястья, на которых остались врезавшиеся полосы от шнурка. — Я хотел помочь ему убрать машину от шлагбаума, а он врезал мне по голове. Я даже лица его не успел увидеть. Все произошло молниеносно.

Охранник рассказал, как задрипанная бежевая иностранная машина, рыча и дергаясь, остановилась у шлагбаума. Как из нее вышел мужик и, подняв капот, начал возиться в моторе. Охранник знал, что с минуты на минуту из банка будет уезжать Хавкин, потому что так бывает всегда, как только от него отъезжают инкассаторы. Он крикнул из окошечка мужику, чтобы тот убирался. Мужик не реагировал. То ли не расслышал, то ли сделал вид, что не слышит. Охранник вышел, чтобы помочь ему убрать машину, закрывавшую выезд. Как только подошел к ней, сразу получил по голове. Очнулся уже в будке, связанный, с заклеенным ртом.

Картина становилась ясной. Грабители оглушили охранника, каким-то образом открыли боковую дверь и проникли в банк. И на все про все им хватило десяти минут. С Людой Белоглазовой Шуляков был не более пятнадцати минут. Он заставил ее снять трусы безо всякой подготовки, сразу, как только она вошла в его кабинет. На все остальное ушло не больше десяти минут, если не меньше. И почти тут же она вернулась к нему, сказав, что хранилище закрыто. Шуляков профессиональным взглядом окинул внутреннее пространство будки, взял со стула шнурок, которым связывали охранника, и пошел в банк докладывать первые результаты расследования Хавкину.

Тот сидел на стуле в своем кабинете обмякший и какой-то бесформенный, с отвисшей нижней губой и отвисшими серыми щеками и походил на старика, страдающего необратимой формой маразма. Шуляков даже испугался.

— Григорий Наумович, — попросил он, остановившись напротив него. — Разрешите сказать?

Хавкин поднял голову, и Шуляков увидел, что в отличие от лица глаза его не изменились, они смотрели требовательно и холодно.

— Говори, что у тебя? — тяжело произнес Хавкин и положил руки на стол.

— Вошли с бокового входа, — сказал он, — перед этим оглушив охранника. Действовали в высшей степени профессионально. Группа состояла из четырех или пяти человек. Трое были в банке, один с машиной на улице, еще один мог быть на вассаре.

— На каком вассаре? — спросил Хавкин.

— В наблюдении. Следить за тем, что происходит снаружи. — Шуляков повертел в руках шнурки и протянул Хавкину: — Вот!

— Я это уже видел, — сказал Хавкин, брезгливо отворачиваясь.

— Такими шнурками обычные уголовники не пользуются. У нас их нет. Ни в милиции, ни в уголовном мире. Да уголовнику они и не нужны. Уголовнику легче зарезать человека, чем связать его. А эти никого не тронули. За исключением охранника. Но там по-другому было нельзя.

— Ну и что из этого вытекает? — нервно, с неприязнью спросил Хавкин.

— То, что круг поиска будет не так и широк.

— Ты думаешь, что деньги еще можно вернуть? — Хавкин сразу оживился и выпрямился на стуле.

— Думаю, что да. Во всяком случае, большую их часть. Все они все равно не сумеют истратить.

— А что нам делать сейчас?

— Звонить дежурному УВД и вызывать оперативников.

— Звони, — Хавкин кивнул на телефон.

— Может, сразу связаться с губернатором? — неуверенно спросил Шуляков.

— Зачем, — пожал плечами Хавкин. — Ему обо всем доложат и без нас.

Он убрал руки со стола и снова стал сразу безвольным и постаревшим. Больше всего ему не хотелось встречаться с Джабраиловым. Не столько из-за неотвратимости объяснения, сколько из-за страха. Десяти миллионов долларов у Хавкина не было, значит, рассчитаться с Джабраиловым он не сможет. Хавкина заставят отдать банк, а может быть, и виллу с садом и бассейном. То есть снова стать тем, кем он был при советской власти. Младшим сотрудником какого-нибудь НИИ. Но теперь нет даже научно-исследовательских институтов, куда без проблем можно было устроиться при коммунистах. А это означает, что придется впасть в полную нищету. От этой мысли он приходил в ужас, она вгоняла его в прострацию.

Джабраилов приехал в банк сразу после того, как из него уехали оперативники. Он уже знал об ограблении. Дежурный УВД позвонил его начальнику службы безопасности раньше, чем своему собственному начальству. Не знал Джабраилов только одного: остались ли в банке доллары, которые он привез туда позавчера, или их тоже забрали. Доллары сегодня вечером должны были уйти на Кавказ для финансирования операций, о которых он никогда ни с кем не говорил. Без этих денег там надолго сорвутся все планы. И он молил Аллаха о том, чтобы тот отвел взор грабителей от этих денег. С долларами гораздо легче засветиться, чем с рублями, уголовный мир это понимает, поэтому не исключено, что их могли и не взять.

И еще одно не давало покоя Джабраилову. Все, в том числе и уголовники, знают, что настоящим хозяином банка является он, а не Хавкин. Знают и о наказании, которое последует за любое посягательство на него. Оно может быть только одно — страшная, мучительная смерть. По этой причине уголовный мир уже давно наложил табу на все, что касается Джабраилова. Никто не мог покуситься ни на его собственность, ни даже на девушку, на которую он положил глаз. В этом городе все принадлежит ему. И вдруг — это ограбление.

В отличие от Хавкина Джабраилов считал, что ничего случайного в мире не происходит. Первый знак свыше пришел ему раньше, еще тогда, когда в тюрьму посадили соплеменника Казбека. Если бы об этом вовремя узнал Джабраилов, за изнасилование и убийство русской Казбек никогда бы не получил шесть лет тюрьмы. Самое большое, что ему могли дать, — условное наказание. Да и то, если бы дело дошло до суда. Казбека наверняка освободили бы сразу после ареста