Зель отвез Пердиту домой.

По широким улицам, сквозь резкий свет и скопления машин. Сквозь жизни, которые никогда не кончаются.

Жизни, которые никогда даже не начинались. Люди по дороге домой с работы. Пьяные, не стоящие на ногах. Такси притормаживают и уносятся прочь. Собака у кучи мусора, женщина в окне, чернокожий бездомный, спящий на листе фанеры у входа в магазин уцененных товаров.

НИЧЕГО НЕ ОСТАНЕТСЯ

Отель со шлюхами, скучающими в фойе. Ночной портье угощает их кофе. Круглосуточная прачечная-автомат пышет паром и слепит ярким светом. Ребенок, которому уже давно пора спать. Мама держит его за руку. Он спотыкается через каждые три шага, чуть не падает, мама его поднимает, у нее на плече висит большая дорожная сумка. Со сломанной молнией. Она что-то ему говорит, говорит, не умолкая, но смотрит прямо вперед.

Парень рассказывает своей девушке, как оно есть. Девушка не отрывается от телефона.

Монахиня в ожидании ночного автобуса. Автобус приходит. Монахиня уезжает.

И мы с тобой, ты и я, в этой машине, где были всегда и где будем всегда, этой ночью, на этой дороге, даже когда нас не станет, и дороги не станет, и города тоже, мы все равно будем здесь, потому что все, что случилось однажды, во время впечатывается уже навсегда.

В доме и баре было темно. Почти три часа ночи.

Зель заглушил двигатель, и дальше машина катилась сама, пока не остановилась.

Пердита вылезла из машины через бортик, чтобы Кло не услышал, как хлопает дверца.

– Зель?

На лестнице было темно, и он держал ее за руку, и она привела его к себе в комнату и не стала включать свет. Они быстро разделись, потому что оба стеснялись. Пердита забралась в постель. Зель лег рядом, кровь шумела в ушах, как Ниагарский водопад. Она обняла его и прижала к себе.

– Я рада, что ты не мой брат.

В этой пропитанной ночью постели – с тобой – я ищу мужество, чтобы встретить грядущий день. И когда будет свет, я смогу повернуться к нему лицом. Нет ничего проще. Нет ничего сложнее. Утром мы вместе оденемся и уйдем.

Там, в игре, Ксено расправился с Ангелом и забрал его крылья. На короткое время он обрел способность летать. Ненадолго. В этой игре надо было суметь избежать падения, когда крылья откажут – так происходило всегда, – как у Икара, глядящего прямо на солнце.

Но сейчас он взмыл ввысь сквозь перьевой снег и снежные перья и заглянул в окно Мими. Он завис на одной высоте, удерживаясь на месте медленными взмахами крыльев. Он завис в воздухе и смотрел.

Она такая же, как всегда. Лежит, как каменный рыцарь на гробнице в часовне. Белая, сделанная из камня. Комната с окнами, выходящими на собор Парижской Богоматери, была крошечным белым миром, где ничто не шевелилось, ничто не менялось. И Мими – Спящая красавица, которая не проснется. Для нее нет поцелуя.

Она всегда была здесь, но могла быть где угодно. Бродить, как статуя, по саду скульптур. Живая и не живая. Спящая и не спящая. Иногда она приходит к реке. Говорят, это она.

Ксено бился в окно, как мотылек.

Он был здесь не единственным гостем. Лео примчался и ударился о стекло, которое не разобьется. Он хлестал дом могучими крыльями. Обещал. Умолял. Бесновался. Рыдал. На подоконнике, на коленях, посреди снежной бури, которую сам же и вызвал.

Ничего не изменилось.

Паулина организовала для Лео встречу с представителями местных жителей. Они должны были встретиться в Раундхаусе и обсудить планы «Сицилии» по сносу театра и строительству на его месте двух двадцатиэтажных башен, предназначенных, как говорят застройщики, для «содержательного, современного жилого пространства».

План предусматривал строительство кинотеатра на 250 мест с гарантированным субсидированием на десять лет и квартала малоэтажных домов – социальное жилье умеренной стоимости, с видом на вокзал Юстон. Бюджетная часть микрорайона будет отделена от дорогого квартала стеной падающей воды, спроектированной художницей Рони Хорн. Смысл был в том, чтобы дизайнерский водопад защищал дома класса «люкс» от шума вокзала.

Противники застройки говорили, что жители бюджетных домов будут чувствовать себя обитателями унитаза, где постоянно спускают воду.

– Даешь людям что-то задаром, и все им будет не так, – сказал Лео. – Когда они платят за что-то деньги, они это ценят.

– Не все любят воду, – сказала Паулина. – Тем более дизайнерскую воду, которой их ограждают, как в резервации.

– А лесопарк? Ладно, ДИЗАЙНЕРСКИЙ лесопарк. Микрорайон, окруженный березовой рощей. Романтично, как в старой России.

– Покупатели будут чувствовать себя как дома, – сухо проговорила Паулина.

– Тебе не угодишь, – сказал Лео.

– Лео, зачем им березки? Тем, кто живет у вокзала. Нужно, чтобы там было больше зелени.

– Ну, давай забросаем квартал консервированным зеленым горошком.

– Лео! Если хочешь, чтобы все прошло гладко, будь реалистом!

– Все и так пройдет гладко! Я подкупил всех, кого можно. В смысле, дал каждому, кто хоть что-то решает, именно то, что им нужно. Вложился в искусство, оплатил строительство детских яслей, договорился о строительстве жилого квартала для неимущих…

– Ну, так выдели деньги на детскую площадку в бюджетном квартале. У детей должен быть нормальный двор.

– Дети давно не гуляют во дворах, если их не выгнать на улицу силой. Дети даже не знают, что можно ГУЛЯТЬ ВО ДВОРЕ. Школа, машина, своя комната, комнаты друзей, машина, торговый центр, Фейсбук, Твиттер, интернет-магазины, порносайты и пляж. Они знают о существовании солнца лишь потому, что им приходится мазаться защитным кремом, чтобы их бледные личики не обгорели.

– Ты совсем потерял связь с реальностью?

– Что? Бедность – это реальность, а деньги – нет?

Паулина подняла глаза к небу, куда она отправилась бы прямо сейчас, если бы евреи верили в загробную жизнь.

– Детям в бюджетном квартале нужен нормальный двор с детской площадкой.

– Чтобы курить траву и обжиматься на сломанных качелях?

– Шестьдесят процентов детей в бюджетном квартале – малыши и младшие школьники до десяти лет.

– Я про них и говорил! Идея с площадкой – детская фантазия.

– Зато старорусские березки и дзен-водопады – самая что ни есть реальность.

– Я продаю квартиры не только русским и китайцам!

– Это правда. Ты продаешь всем и каждому, у кого есть миллион, для начала.

– С каких пор ты у нас бедная?