Мне стало немного лучше, но подступила тошнота – ужиная кожа противно пахла болотной тиной, ряской, пузырящейся жабьей икрой, гнилью прелых листьев.

Я сидел в пыли и старался думать только о собственном дыхании, вся моя жизнь была сосредоточена в чередовании выдоха и вдоха. Когда воротился к машине, грязный, бледный, весь в крови и без коробки, у таксиста нервы сдали, отказался меня обратно впустить. Говорит, не надо мне денег никаких, только больше такого, как вы, никогда видеть не хочу. Я посмотрел на него так, что он затрепетал – всю мощь отведенной мне злости вложил в этот взгляд, и он все-таки согласился доставить меня домой, только заикнулся, что сумма за проезд удвоится. В итоге на то, чтобы отвязаться от некротической связи со старухой, ушло едва ли не больше денег, чем я получил за свою услугу от ее дочери.

С того дня началось мое излечение – я собрал волю в кулак и потихонечку начал выкарабкиваться. Принимал ледяные ванны, заплатил соседке, чтобы та принесла с рынка фруктов, и готовил для себя свежие соки, разминал тело до хруста, вытягивал позвоночник, а на растущую Луну приготовил зелье, силами наполняющее.

Это было то, о чем когда-то предупреждал Колдун – не стоит относиться к незримому миру легкомысленно, однажды он может тебя поглотить.

Даже такая была у меня однажды работа. Научил одного парня дурного мертвых видеть. Признаюсь честно, со злости научил, достал он меня, слишком навязчиво просил об услуге. В первый раз позвонил и все в трубку сопел – настаивал на личной встрече. Вопрос, мол, деликатный чересчур, не телефонный разговор. Я привык к тому, что мои заказчики все свои нехитрые предсказуемые истории возводили в ранг «чересчур деликатных», хотя, по большому счету, это были страсти, как будто бы под копирку размноженные. Похожие друг на друга привязанности, одинаковые истории в слегка отличающихся декорациях, даже интонации, с которыми меня умоляли помочь, были одними и теми же. Но в парне том было что-то липкое – тяжелая энергетика человека, которому проще отдать, что он просит, чем объяснять, почему в итоге он окажется в проигрыше. Есть такие люди – после их посещения обычно даже душно становится, проветрить хочется, и своего они добиваются атакой этого переслащенного мрака.

И вот встретились мы на краю Измайловского леса. Александр оказался совсем молодым, моим ровесником. Рыхлый, нездорово бледный, воспаленные прыщи на сероватом, как дешевая мука, лице. Весь в черном – брюки, от старости заблестевшие на коленях, свитер, молью обглоданный. От него пахло немытым телом, нелеченными зубами, и весь он был такой сонный, вялый, тяжелый. Зомби, а не человек.

И вот этот Александр с ходу сказал, что на самом деле не нужно ему от меня никакой услуги, но он готов дорого заплатить, если расскажу ему, как мертвеца увидеть. Такого я, признаюсь, не ожидал.

– Вам это зачем? Люди обычно от этого опыта бегут, куда вы лезете?

– Это они ко мне лезут. – Александр придвинулся ко мне и понизил голос, хотя в парке почти не было людей, кроме нас.

Может быть, это была его неосознанная тактика, так нарушить чужое пространство, чтобы человек сдался, лишь бы на свободу вырваться.

– С самого детства, – почти шептал он. – Я в первом классе учился, когда началось. Дед у меня умер, я переживал очень. Единственный близкий человек. Отец от нас ушел, мать вся в работе, дедушка меня фактически и вырастил. И вот его не стало, я не знал, как жить дальше. На похороны меня не взяли даже, боялись, что в могилу прыгну. И вот на девятый день после похорон ложусь я спать и чувствую, что кто-то на краешек кровати моей садится. Открываю глаза – фигура темная, различимая на фоне окна. Почему-то не испугался я совсем. И сразу узнал его. Дедушка. Мне семь лет было, в голове-то путаница, совсем не смутило меня, что дед умер. Главное, вот же он, в комнате моей сидит, смотрит на меня. Правда, черт лица не разглядеть было. Но он руку протянул и по голове меня погладил – это точно было именно дедово прикосновение. Странно, что от него ничем не пахло. От деда табаком обычно несло, а последние годы – лекарствами. Мне казался этот запах приятным – аптека и сигареты. Я так обрадовался, вскочил, маму позвать хотел, но дед пальцем к губам моим прикоснулся – молчи, мол. И я принял игру, это был мой секрет. Наш с ним. Дед сказал, что не может оставить меня тут одного и что он решил не идти дальше, побыть пока со мной. И чтобы каждый понедельник я пораньше спать шел, тогда он меня навещать сможет. Я спросил: «А почему только по понедельникам, дед?» А он промолчал, только вздохнул грустно.

– Такое часто бывает, – кивнул я. – Чужая привязанность может удержать мертвого на земле. Это не очень хорошо – ни для живых, ни для покойных.

– Теперь я и сам понимаю, – вздохнул Александр, – но тогда обрадовался. Мать моя даже обижалась – вроде деда любил, а забыл так быстро. Рассказывала по телефону подругам своим: вот что значит память детская, мол, и я, если помру, на могилку не придет поплакать даже. Потому что когда на сорок дней поминки устраивали, я отказался за стол пойти. Все плакали по деду, а мне что переживать – он по-прежнему со мною был. И вот он приходить ко мне начал, каждый понедельник, как и обещал. Конечно, это было совсем не то, как если бы он был жив. Дед просто сидел рядом, смотрел на меня, молчал. Я спрашивал о чем-то, он иногда отвечал, но так глухо, тихо, как будто бы ветер воет в легких, и не поймешь ничего. Спрашиваю: тебе грустно, дед? Он шелестит: тебе не понять мою грусть. Спрашиваю: а не страшно там? Страшно! – говорит, но не объясняет ничего. Но все равно это было лучше, чем его отсутствие… Правда, после его визитов я потом весь день разбитый ходил, как будто бы и не спал вовсе. Хотя он надолго никогда не задерживался – полчаса посидит, и всё. Как будто в темноте растворяется.

– А потом тебе перестало это нравиться, – догадался я. – Тебе надоело, что он приходит. Но отвязаться ты уже не мог.

– Да, – грустно кивнул Александр. – Так и было. И видеть я его почти перестал, только чувствовал. И он больше не пытался меня утешать, перестал быть ласковым. Я почему-то точно знал, что теперь он приходит не для того, чтобы меня поддержать, а чтобы продержаться самому. Что это он без меня теперь не может, а не я без него. Года два или даже три так прошло. И я однажды сказал ему: дед, хватит. Не приходи больше, покойся с миром… И он так осерчал, что меня едва на тот свет к себе не утянул. Взвился под потолок, надулся как жаба, на всю комнату расширился, всё пространство занял, воздух весь выпил. А потом навалился на меня этакой черной массой, на грудь мне. Душить меня начал. Я кричать пытался, но дед так крепко горло мне сдавил, что ни звука не вырывалось, только свист. Так я сознание и потерял, думал, что умер. Но утром мать меня разбудила. Ахнула – оказалось, у меня температура под сорок. Неделю болел… Да так и не отвязался от деда. С годами я его даже ненавидеть начал. Это был уже не тот дедушка, которого я знал и любил. Это было что-то чужое и мертвое.

– Обычная история, – усмехнулся я. – Многие сильно тоскуют по своим мертвецам, так сильно, что готовы пойти на всё, чтобы их удержать хоть в какой-никакой форме. Но эти люди не понимают – то, что они удерживают, уже ничего общего не имеет с их любимыми. Мертвяк может форму знакомую принять, но отношений теплых с ним не получится, не способны они на такое. Ходят истории, что мертвые будто бы защищают оставшихся. Это бред, фантазии и плацебо. Мертвяк только для того и может вернуться, чтобы испить тебя. Нет у него других причин, только за этим его пригласить и можно. А некоторые мертвяки-шатуны еще и своих потом приводят.