— Сумасшедший дом извещает тебя о том, что пора вернуться и продолжить лечение? — спросила Пандора, отскребая последние несколько атомов безе от стенок миски и предлагая их Дэмп. — Или, может, Федерация Слабоумных Братков напоминает тебе о том, что пора выплачивать ежегодный взнос…

Не обращая внимания на инсинуации сестры, Титус вскрыл конверт и достал небольшой кремового цвета лист, который благодаря высокому качеству бумаги достойно пережил долгое погружение в сточные воды с последующим полосканием и сушкой на печке.

— …или это твой пластический хирург сообщает, что в марте у него образовалось окно, которое он может посвятить полной перекройке твоего лица, — продолжала Пандора, заглядывая Титусу через плечо. — Кто это такие — Домби, Фиглио и Сонни? Черт, никогда не знала, что твое среднее имя Андроникус? Ничего себе: Титус Андроникус Химера ди Карне Стрега-Борджиа… — ее голос постепенно стихал по мере того, как она вчитывалась в следующий абзац письма, которое Титус сжимал в дрожащих руках.

— Миссис Маклахлан, сколько лир в фунте? — спросил Титус, пытаясь выглядеть равнодушным, но с тревогой замечая, что его голос срывается в возбужденный писк.

— Это унции, а не лиры, детка, — отозвалась миссис Маклахлан, погруженная в изучение кулинарной книги. — А зачем тебе?

— Потому что он только что унаследовал сто сорок семь миллиардов лир, — сказала Пандора. — Во всяком случае унаследует в свой следующий день рождения.

— Здорово, детка, — рассеянно проговорила миссис Маклахлан.

— Но почему дедушка Борджиа оставил все эти лиры тебе? — пробурчала Пандора. — Это так несправедливо.

— Мозги и красивая внешность, я думаю… — буркнул Титус. — А теперь еще и деньги. Некоторым парням везет во всем.

— И все же… — с надеждой произнесла Пандора, — а вдруг ты не доживешь до тринадцатого дня рождения. Какой-нибудь ужасный случай может погубить тебя, и тогда все унаследуем мы с Дэмп, как твои ближайшие родственники.

— Твои ближайшие родственники отличаются загнутыми хвостиками и имеют тенденцию по каждому поводу говорить «хрю», — ответил Титус, разочарованно глядя в пустую миску из-под безе.

— Дети! Достаточно! — сказала миссис Маклахлан, со вздохом поднимая голову от поваренной книги. — Положи этот нож, Пандора, и перестань злить Титуса. У вас есть над чем подумать в связи со свалившимся наследством. А пока мне нужен ваш совет: что испечь — фунтовый пирог или пряники миллионера? Что скажете?

— Не «ох», не «ах», и не «ик», — вздохнула Тарантелла, похлопывая одной из ног по только что сплетенной паутине. — Будь внимательна. А теперь повторяй за мной: «А» для апельсина…

— Не люблю апельсины, — пробурчала Мультитьюдина.

— Так, а для чего «Е»?

— Для всего, что я могу Есть, кроме апельсинов.

— Ну хорошо, а для чего «И»?

— Для всего, что я могу Исть, я же тебе уже говорила.

Тарантелла застонала. Научить читать Мультитьюдину Неграмотную оказалось чрезвычайно сложной задачей. В течение последних нескольких часов паучиха без устали ткала в углу буфета алфавитную паутину. В нее были искусно вплетены пять гласных букв, уже усеянных здесь и там неосторожными мухами, которые попались в ловушку, пока Тарантелла пыталась вколотить азы словесности в нерадивую ученицу. Она решила совершить еще одно последнее усилие и на этом закончить учебный день.

— «Я» для чего?

— Я ненавижу апельсины, — бодро ответила Мультитьюдина, не обращая внимания на стон отчаяния, исторгнутый Тарантеллой, и вырвалась наконец из буфета на простор накрытого кухонного стола.

— А нельзя ли начать с «П»? — попросила она. — Посмотри, здесь остались целые горы Пирожков, Пудингов, Пышек, Пирожных и… — она задумалась и нанесла последний удар. — Это Просто Подлый Подкуп…

Собравшись на холодном берегу залива, семья с нетерпением ждала, когда стрелки часов в руках миссис Маклахлан доползут до двенадцати, возвестив наступление Нового года. Позади них темнела лужайка, над которой парил освещенный луной силуэт Стрега-Шлосса со всеми своими восстановленными башенками, трубами и даже медной звездой на крыше обсерватории, перемигивавшейся с тысячами своих родственниц, усеивавших ночное небо. Освещенная пылающими факелами, семья подняла бокалы за будущее, что бы оно ни сулило.

— Я бы, конечно, мог купить фабрику по производству мороженого… — размечтался Титус.

— Ох, будь любезен, заткнись, пожалуйста, — застонала Пандора.

— Или личный реактивный самолет…

— Мааам… он опять дразнится, — пожаловалась Пандора.

— Осталась одна минута, — предупредила миссис Маклахлан, не отрывая глаз от часов. Лэтч шагнул вперед и поднес свечку к запалу первого фейерверка.

— И еще, но только если ты будешь со мной мила, я мог бы купить тебе нормальный велик…

— Вот это толковый разговор, — сказала Пандора, взяв Титуса за руку. — Мне всегда так хотелось иметь горный велосипед… знаешь, такой… с моторчиком, чтобы не надрываться на крутых подъемах.

— Двадцать секунд… — возвестила миссис Маклахлан.

Синьор и синьора Стрега-Борджиа стиснули между собой Дэмп, поплотнее натянув ей на уши шерстяную шапочку, чтобы приглушить грохот фейерверка. Звери и Ток, блестя глазами в свете факелов, придвинулись поближе к своим обожаемым хозяевам, не прекращая тихой перебранки.

— Почему ты не осталась дома со своим яйцом? — проворчал Сэб, уколов Ффуп когтем в бок.

— Отстань, — сказала драконесса. — Я наняла Мультитьюдину, чтобы она посидела с ним. Разве ты забыл, что я — дракон-подросток. Общительное животное.

— Десять… девять… восемь…

Все глаза были прикованы к шипящей красной искорке, бегущей по запальному шнуру, все выше и выше, ближе и ближе к ящику с петардами.

— ЧЕТЫРЕ… ТРИ… ДВА… — отсчитывали все хором.

С первым ударом часов, одновременно с оглушительным треском, донесшимся с берега залива, котелок над плитой начал угрожающе покачиваться. Присевшая на задние лапки посреди изобильного стола Мультитьюдина настороженно дернула усами. Ломоть черного бана,[9]в который она собиралась вонзить клыки, упал на пол нетронутым.

— Клянусь усами! — она задохнулась от ужаса. — Этого определенно не было в моем контракте по уходу за ребенком. О, небеса! Ох! Аххх! Ик!

Из буфета донеслось раздраженное «Чшшшш!», что, однако, осталось незамеченным, поскольку котелок ударился о трубу, и из него, словно снежные хлопья, на пол посыпались осколки скорлупы.