Ирвин хмурится. Сквозя, вероятно, говорил об одной ведьме и наличие двух подружек стало сюрпризом.

—  Спасать нужно только меня. Пока…, —  поясняю я.

—  Ах, “пока”?

Ирвин не выглядит радостным, от того, что я определила его в штат модного дома охранником, но руку протягивает.

Я исправляюсь:

—  Я думаю, девочки сами справятся. Не будут же их здесь до утра держать, —  правда, особой уверенности я не испытываю. Хм, а девочкам бланков хватит? Ладно, не маленькие, пусть выкручиваются.

Ирвин кивает, ещё раз оглядывается на толпу.

На его лице расцветает совершенно хулиганская ухмылка:

—  Синьорина, если вы хотите выбраться на свободу, то некоторое время вам придётся потерпеть меня, хорошо?

Ирвин откровенно смотрит мне в лицо, смотрит с вызовом, но я отчётливо вижу, что таким образом он пытается скрыть насколько моя новая внешность для него ошеломительна. А ещё в его глазах чисто мужской интерес, желание.

Я усмехаюсь. Ирвин ловит меня под руку и притягивает к себе:

—  Хорошо, —  соглашаюсь я. Его близость меня ни капли не беспокоит. Точнее, беспокоит, но в самом положительном смысле.

Иривни довольно ловко пробивается вперёд, и в какой-то момент до меня доходит, что он использует магию. Нас окружает невидимый щит, синьорины и сеньоры под его давлением вынужденно расступаются.

Эх, если бы я занималась магией, я бы тоже так смогла.

—  А помаду?

—  Синьорина, примите заказ!

Я на секунду останавливаюсь:

—  Сегодня заказы принимают старшие посланницы красоты. Также вы можете сделать заказ завтра в модном доме.

—  Понимаю, почему на вас набросились…

—  Ирвни, проводите меня до банка, пожалуйста, —  прошу я. С Ирвниом рядом за деньги мне будет спокойнее.

—  Хм? К вашим услугам, синьорина.

Мы выбираемся из толпы, и я устало приваливаюсь к Ирвину как к единственной опоре. В конце концов в какой-то момент я просто спрятала лицо у него на груди, чтобы меня перестали узнавать. Сейчас со стороны меня принимают за конкурентку в пудровом бою.

—  Ха…, —  выдыхаю я.

—  Иветта, вам плохо?

Страдай я клаустрофобией, мне было бы ещё как плохо.

—  Нет, —  улыбаюсь я, —  ведь вы меня спасли.

Ирвин, не разжимая объятий, уводит меня из сквера. На дороге, на обочине, стоит закрытый экипаж. Лакированное дерево с тонкой позолотой смотрится излишне помпезно, в стиле Ирвина. Не успеваем мы приблизиться, с облучка спрыгивает затянутый в форму кучер и почтительно открывает дверь, украшенную вензелем. Без сомнения, Ирвин прибыл не на наёмном экипаже, а личном.

—  Синьорина, я возьму коляску, —  быстро предлагает Ирвин и слегка отстраняется.

—  Нет необходимости, —  я выскальзываю из объятий и первой забираюсь в обитый тёмной кожей салон. Помню, что уединяться с мужчиной неприлично, но… Надеюсь, Ирвин поймёт меня правильно.

—  Ведьма, орешки? —  приветствует меня Сквозя.

Хм, а с двумя мужчинами более неприлично или менее?

Улыбнувшись, я послушно достаю очередной пакетик жареных кешью, и Сквозя перебирается ко мне на колени. Ирвин присаживается рядом. Хлопает дверца, экипаж трогается.

До банка ехать каких-то пять минут, ближайшее отделение располагается на соседней улице.

Экипаж плавно тормозит, когда Сквозя как раз догрызает последний орешек.

Я провожу вдоль крыльев по спине, ссаживаю Сквозю на сиденье и встаю..

—  Большое спасибо, Ирвин.

—  Иветта, вы намекаете, что я могу катиться восвояси? —  Ирвин берёт меня за руку.

Саквояж выскальзывает из пальцев и от удара углом об пол распахивается. Звякают монеты. На пол вываливается груда разномастных банкнот в перемешку с бланками заказов. Приличная такая куча получается…

—  А?! Иветта…

—  Упс. Ирвин, модный дом работает по предоплате, —  я присаживаюсь на корточки и принимаюсь сортировать купюры в саквояж, а бланки стопкой складываю на сиденье.

Сковзя включается в сортировку и справляется неожиданно ловко. Ирвин тоже приседает, помогает собирать.

Я пытаюсь хотя бы в общих чертах прикинуть, на сколько за день мы продали, но всё сводится к одному ответу —  много. Я убираю бланки с заказами в боковое отделение, захлопываю саквояж. Щёлкает простенький замочек.

Ирвин подаёт руку, помогая подняться.

—  Спасибо, что проводили.

—  Иветта, вы всё-таки настаиваете, что мне пора?

—  После банка я еду заказывать мебель, и всю ночь мне предстоит варить помаду.

Шутливые нотки исчезают, Ирвин смотрит на меня очень серьёзно:

—  Иветта, я осознаю, что недостаточно близко с вами, чтобы лезть с советами, но всё же я прошу вас поберечь себя.

—  Я… понимаю.

—  С вашего позволения, Иветта, я сопровожу вас в ваших деловых поездках.

Зачем?

—  С-спасибо, —  отказываться глупо.

А Ирвин начинает выполнять обещание сопроводить излишне буквально, он идёт в отделение банка вместе со мной. Я гадаю, в какой момент лучше сказать, что столь плотная опека чрезмерна, но… прикусываю язык.

При виде Ирвина банковский клерк пулей вылетает из-за конторки, низко кланяется, а я в очередной раз вспоминаю, что Ирвин богач. Впрочем, очень скоро я составлю ему конкуренцию за звание богача номер один.

—  Синьорина, —  Ирвин явно собирается меня представить.

Сквозя перебивает:

—  Его невеста.

—  Ох, неужели?! —  клерк расплывается в широченной улыбке, того гляди щёки лопнут. —  Какая удивительная новость! Сеньор Мэгг, позвольте поздравить вас от лица банка. Синьорина, также поздравляю!

Я молчу, предоставляю Ирвину исправить недоразумение, а он, вместо того, чтобы признать, что попугай выдумывает, приказывает позаботиться обо мне в лучшем виде.

Клерк приглашает меня в отдельный кабинет и не позволяет и тени эмоций отразиться на лице, когда я вываливаю на стол сначала купюры, а потом и монеты. Надо ли говорить, что с подсчётом специалист справляется гораздо лучше, чем я? Большую часть суммы я вношу на счёт, лишь немного оставляю на мелкие траты.

После банка Ирвин, не слушая возражений, везёт меня обедать в тот же трактир, в котором мы были, и, только убедившись, что я поела, Ирвин сопровождает меня и в мебельный, и к мальчишке-гончару. Наверное, из-за Сквози возникает птичья ассоциация. Ирвин из галантного кавалера незаметно превращается в наседку, но должна признать, что в моих глазах такая тихая поддержка значит во сто крат больше любых красивых жестов.