Для того чтобы завоевать доверие полицейских, мы ночевали с ними в общих комнатах на двухъярусных кроватях. В каждой комнате находилось по семь человек. Спать приходилось на комковатых отсыревших матрасах, накрывшись тонким солдатским одеялом, а ведь за окном горы, прохладно! По утрам из труб в душевой плевками шла холодная вода, а туалетная бумага и мыло для обитателей базы в принципе были недоступной роскошью.

Основная работа по поиску Эскобара велась именно здесь, на базе Карлоса Ольгина, так что нам с Хавьером следовало ночевать с местными полицейскими в одной казарме и жить в таких же тяжелых условиях. Вот почему я давился той курицей, а в первые дни своего пребывания на базе выполнял приказы Пинсона, в целесообразности которых сомневался. К счастью, наша горячая просьба вернуть Мартинеса на базу наконец была услышана, и Тофт с послом сначала убедили в этом директора НПК генерала Октавио Варгаса Сильву, а он в свою очередь убедил колумбийского президента. Через два месяца после побега Эскобара Уго Мартинеса перевели из Испании обратно на базу и назначили руководителем операции.

Тогда я с ним и познакомился. Это был высокий спортивный мужчина с густой темной шевелюрой, который всегда носил зеленую форму. Дружелюбный в общении и окутанный аурой профессионала и отличного руководителя, Мартинес никогда не болтал попусту и не отводил взгляда при разговоре. Он умел внимательно слушать и был неизменно вежлив, однако ни у кого и сомнений не возникало, кто тут главный. Ему не нужно было об этом напоминать – все это и так чувствовали.

К моменту нашего знакомства я уже год работал в Колумбии. Благодаря Хавьеру у меня сложились хорошие отношения с Мартинесом. Хавьер поручился за меня как за своего напарника, поэтому Мартинес сразу принял меня в Особый поисковый отряд. Он всегда был готов меня выслушать и терпеливо отвечал на бесконечные вопросы, невзирая на мой плохой испанский.

Возвращению Мартинеса обрадовались не только мы с Хавьером – другие сотрудники тоже заметно оживились. Мартинес принес с собой надежду, и все вдруг уверились, что в этот раз наконец доберутся до Эскобара. Мы с Хавьером частенько шутили, что нам удалось снова собрать банду и теперь мы помчимся вперед на всех парах.

Сразу после побега Эскобара Тофт настоял, чтобы один из нас всегда находился в Медельине, а второй – в посольстве. Мы должны были следить за обыском тюрьмы и собирать полезные данные, но поиски Эскобара оставались в приоритете. В этот напряженный период то и дело приезжали всевозможные специалисты разведки и прочие аналитики, а еще группы госслужащих, причем последние скорее из нездорового любопытства, желая хоть краем глаза взглянуть на тюрьму, в которой провел год самый известный преступник в мире.

Мы работали практически без передышек, график был ненормированный. В Боготе мы старались хотя бы раз в день заглядывать домой, чтобы немного поспать, принять душ и переодеться. Со временем эта сумасшедшая гонка обретала черты контролируемого хаоса. Рождество один из нас – по приказу начальства – должен был встретить в Колумбии. Будучи холостяком, Хавьер великодушно взял эту обязанность на себя, чтобы мы с Конни могли съездить домой повидать родных. Он отдыхал на другие праздники, хотя в целом эти восемнадцать месяцев повторной погони за Пабло Эскобаром мы не могли думать ни о чем, кроме службы. Личная жизнь отошла на второй план. Я время от времени видел Конни, Хавьер и вовсе ушел в работу с головой.

Впрочем, круглосуточная работа нас не особо смущала. Мы оба страстно мечтали найти Эскобара. Для этого мы отслеживали звонки на организованную на базе горячую линию и старались не пропускать ни одного рейда ребят Мартинеса. Вообще говоря, политика американских ведомств запрещала сопровождать колумбийских полицейских на рейдах, и мы с Хавьером до хрипоты спорили по поводу несоблюдения приказов, которые предписывали не покидать периметр медельинской базы. Мы понимали, что эти приказы созданы для нашей безопасности и что все американские сотрудники на базе обязаны подчиняться единым правилам. Но мы также понимали и другое: если мы спрячемся за спины сотрудников НПК и позволим им в одиночку рисковать жизнью в поисках Эскобара и его подручных, мы не сможем выполнить поставленную перед нами задачу. Так что с самого начала работы в Медельине мы с Хавьером пришли к общему решению, что нам необходимо выезжать на операции НПК, особенно элитного подразделения ЦУСПР. Мы покидали базу с сотрудниками НПК, когда считали, что это обоснованно, и уговорились не сообщать об этом другим американцам, чтобы не ставить их в неудобное положение, ведь иначе им пришлось бы донести о наших нарушениях в штаб-квартиру в Боготе. Американские военные наверняка понимали, чем мы занимаемся, но не задавали вопросов, и нам не пришлось ничего объяснять.

Этот вежливый нейтралитет мы сохраняли все полтора года повторных поисков Эскобара. Знал ли Тофт о том, что мы покидаем базу ради совместных операций и организации слежки с НПК? Не знаю. Но это был умный человек, наверняка он догадывался. По крайней мере, некоторые его приказы явно свидетельствовали о том, что ему известно о нашем участии в рейдах. Например, он приказывал нам не носить длинноствольное оружие – гладкоствольные и нарезные ружья – и одежду защитного цвета, в которой нас можно было принять за колумбийских полицейских или военных. Мы не оспаривали эти приказы, а Тофт в свою очередь не мешал нам работать.

Мы всегда предоставляли ему информацию, полученную в Медельине, рассказывали об операциях НПК и результатах этих операций. Тофт знал, что мы также передаем данные отделениям УБН в других странах мира, и следил, чтобы у нас были все ресурсы для выполнения задачи. Он никогда не спрашивал, покидаем ли мы базу, а мы никогда об этом не заговаривали.

Колумбийцы тоже знали, что мы нарушаем правила, и старались не подвергать нас смертельной опасности. Мы не вмешивались в руководство операциями, а они следили, чтобы нам ничего не угрожало, хотя это всё равно был своего рода самообман, поскольку жизнь в Медельине по определению опасна.

Но самые большие трудности были сопряжены не с ежедневными угрозами, отвратной едой, отношениями с местными полицейскими или отсутствием отдыха. Мне до сих пор горько признавать, что больше всего препятствий в поисках Пабло Эскобара создавали наши коллеги американцы.

Отношения между колумбийским отделением УБН и другими разведслужбами США, такими, как ЦРУ и АНБ, были накалены до предела. Между УБН и ЦРУ развилась нездоровая конкуренция, главным образом, потому, что руководитель резидентуры ЦРУ в Колумбии презирал нашу работу.

Будучи ведущими агентами УБН в Колумбии, мы с Хавьером сосредоточили усилия на правовых аспектах и доказательстве вины Эскобара. Мы постоянно искали улики, которые можно использовать против наркоторговцев в американском суде. Перед ЦРУ стояла иная задача: их больше интересовали мятежники, такие, как FARC, и их связи с коммунистическим режимом. Десятками уничтожая колумбийских сотрудников органов правопорядка, группировка FARC приобрела такое огромное влияние, что 9 ноября 1992 года Гавирия ввел в стране чрезвычайное положение. Он обрушился с критикой на «террористов, убийц и похитителей – на эту кучку свихнувшихся фанатиков, которые не удосужились прочесть в газетах о крушении коммунистического тоталитаризма».