облазил все интересные места этого живописного острова, брал на лодочной станции лодку и проплыл сам по всему маршруту, которым ходили в прошлом году. Жена Сергея Тамара работала в библиотеке музея. Она мне давала посмотреть старинные книги с фотографиями музея, на которых можно было видеть, сколь красив и богат был Соловецкий монастырь в дореволюционный период. Однажды, когда я зашел в библиотеку, то увидел Сергея, сидевшего за столом и читавшего какую-то большую старинную книгу. Текст её был напечатан на церковнославянском языке.

– И ты свободно читаешь и всё понимаешь? – спросил я Сергея.

– Ну, ты же читаешь и понимаешь английский, а это все же наш, родной язык, – ответил он, улыбаясь.

Ещё дома, в Питере, я прочел несколько книг о Соловках, изданных в советское время, где хорошо излагалась дореволюционная история монастыря, но мне хотелось узнать больше о СЛОНе, о котором в этих книгах упоминалось вскользь или вообще не упоминалось. Я спросил Тамару, есть ли в библиотеке материалы о временах ГУЛАГа. Тамара дала мне подшивки газеты «Новые Соловки» и журнала «Соловецкие острова», издаваемых в 1930-е годы НКВД. Я узнал потрясшие меня вещи. Например, в отчете начальника лагеря за 1930 или 1931 год указывалось, что в лагере функционировало более семидесяти школ, где неграмотных заключенных обучали читать и писать, было два театра. Труппа одного была составлена из любителей, а другого – из профессиональных актеров (разумеется, те и другие были зэками). Именно профессионалы растрогали до слез Алексея Максимовича, поставив его пьесу. Были сформированы и давали концерты симфонический и духовой оркестры. Работала гидроэлектростанция, снабжавшая электричеством кремль, поселок, кирпичный завод, типографию, биостанцию, ботанический сад, зверосовхоз, в котором разводили привезенных из Европы шиншилл и соболей (помню фотографию красивой женщины в песцовой шубе с пятью соболятами на руках – подпись гласила, что жена начальника зверосовхоза демонстрирует первый случай рождения соболят в неволе). На острове Муксалма, соединенном с Большим Соловецким островом сооруженной руками монахов и трудников дамбой, были большие двухэтажные конюшня и ферма, снабжавшая молочными продуктами строителей Беломорско-Балтийского канала. Нужно ли говорить, что все они – работники типографии, ученые на биостанции и в ботаническом саду, сделавшие уникальные описания флоры и фауны Беломорья, инженеры на ГЭС или кирпичном заводе – были заключенными.

Помню, прочёл в журнале рассказ о карточной игре, которая была под запретом для зэков. Автор – заключённый – описывал, как делали карты из бумаги, даже хлебного мякиша, как съедали их в случае опасности и «шмона» (обыска). Из рассказа я узнал происхождение известного слова «шестёрка», которым называют мелкого прислужника. Оказывается, в карты играли «на интерес», сначала на деньги, а если денег не было – на вещи. Азартные игроки проигрывались в прах, отдавая последнее. Но суровая этика мест заключения не позволяла проигрывать сапоги и ватник – без них зэка ждала быстрая смерть. Тогда играли на зависимость, проигравший должен был выполнять наряды или оказывать какие-то иные услуги выигравшему. «Шестёрка» попадал в полную зависимость от «хозяина», практически в рабство…

Также помню прочитанный в журнале трогательный рассказ о том, как старый царский генерал (конечно же, заключенный) полюбил молодого уголовника, который напоминал ему погибшего в лихие годы революции сына-юнкера, и учил его французскому языку, математике, фортификации, хорошим манерам, превратив в образованного и воспитанного человека. В каждом номере журнала печатались стихи, иногда замечательные. Была даже страничка юмора, например, были напечатаны замечательные пародии на Маяковского, Бальмонта, Игоря Северянина.

Вот некоторые образцы этого творчества:

Любимые

Мы все от них отрезаны лесами,

Водой, болотами, нас прикрывает мгла…

«Забудь и не пиши – дождаться не могла» —

Одни из них сюда напишут сами.

Другим изменят здесь – всесильна и смела

Довлеющая похоть и над нами.

Но знаю, ждёт меня – по-прежнему мила,

Любимая с зелёными глазами.

Ключом сонета заключу ответ,

Я дам себе торжественный обет,

Мне об измене и помыслить гадко.

И верен я обету своему,

Параграф внутреннего распорядка

Невольно соблюдая потому.

Макс Кюнерт. «Соловецкие острова» (1930. № 1. С. 61)

Сонет «Случайной женщине»

Весна… Карелия… и струи рельс…

И десять лет, распахнутые в вечность…

И хрупкий смех, змеящийся беспечно

Вдоль узких губ, вдоль глаз, где бродит хмель.

Есть, вероятно, в этой жизни цель —

Она в любви и радости, конечно,

Но разве можно так бесчеловечно

Мне прямо в сердце выплеснуть апрель.

На будущее жалобней взгляни —

Как вспугнутые кони, эти дни…

Но в этих днях над дымкой сероватой,

Сквозь скучный мрак болот и острых скал,

Лица очаровательный овал.

И лишь улыбка, как письмо без даты.

А. Ярославский. «Соловецкие острова» (1930. № 5. С. 2)

Литературные пародии (кто из поэтов что написал бы по прибытии на Соловки)

Игорь Северянин – В СЕВЕРНОМ КОТТЕДЖЕ

Я троекратно обуслонен,

Коллегиально осуждён.

Среди красот полярного бомонда,

В десерте экзотической тоски,

Бросая тень, как чёрная ротонда,

Галантно услонеют Соловки.

Ах, здесь изыск страны коллегиальной,

Здесь все сидят – не ходят, а сидят,

Но срок идёт во фраке триумфальном,

И я ищу, пардон, читатель, blat.

Полярит даль бушлат демимонденки,

Вальсит грезер, Балан искрит печаль,

Каэрят дамы – в сплетнях все оттенки,

И пьёт эстет душистый вежесталь.

Компрометируют маман комроты,

На файф-о-клоках фейерверят мат,

Под музыку Россини ловит шпроты

Большая чайка с занавеса МХАТ.

Окончив срок, скажу: Оревуар,

Уйду домой, как в сказочную рощу,

Где ждёт меня, эскизя будуар,

За самоваром девственная тёща.

«Соловецкие острова» (1930. № 2–3. С. 80)

Владимир Маяковский

(после получения посылки от Моссельпрома)

Мой лозунг:

– «От жизни

всё берите».

Но всё

Я

Брать не готов:

Это вам —

Не какой-нибудь

Толстый критик —

А 10 лет Соловков!

СЛОН высок,

Но и я высокий,

Мы оба —

Пара из пар.

– Ненавижу

всяческие сроки!

– Обожаю

Всяческий гонорар!

Мой голос

Ударит громом,

И рядом скиснет медь!

Кроме,

Как в УСЛОН’е,

Нигде

Не хочу сидеть!!!

Тысяча тысяч,