chitay-knigi.com » Современная проза » Анархисты - Александр Иличевский

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 ... 70
Перейти на страницу:

– Пожалуй… – согласился Соломин, которому расхотелось устраивать дискуссию в гостях и при Кате. – Хотя, – спохватился он через минуту, – тот же Лев Толстой говорил, что вся его литература – это пустая игра. Китти и Левин такие же пустышки, как тряпичные куклы на театре.

– Будто бы? – презрительно сказал Турчин. – «Анна Каренина» – блеф, а ваши пейзажи, значит, соль земли, да?

– Я ничего о своих картинах не утверждал; картины мои тоже игра, но более честная, открытая, без пафоса и презумпции веры в слова… Впрочем, достаточно об этом, – махнул рукой Соломин. – Владимир Семеныч, вы обещали рассказать о невесте, – сменил он тему, глядя, как молодожены, попозировав перед камерой в обнимку с мраморным львом, спустились вниз и стали осыпать гостей лепестками астр, беря их щепотью с подноса. На невесте уже было другое платье, и Шиленский переоделся, сменив белый фрак на черный смокинг.

Просыпались лепестки и на Соломина с Дубровиным, и улыбка невесты озарила всех. Шиленский передал ей поднос и присел на подлокотник кресла к отцу Евмению.

– Очень рад видеть вас, друзья, надеюсь, вам понравится праздник, – сказал он, оглядывая всех и задерживаясь взглядом на Кате. – Все хорошо?

– Просто отлично. Красиво и вкусно, – сказал Дубровин.

– Как самочувствие, батюшка?

– Благодарствую, – улыбнулся отец Евмений. – Закусываем полегоньку.

– Прекрасные у вас здесь виды, усадьба уникально расположена, – вставил Соломин. Но Шиленский вдруг что-то вспомнил и снова обратился к священнику:

– А что, батюшка, давайте вам колокол выплавим. Недавно я вычитал состав Царь-колокола – четыре с половиной пуда золота, полтонны серебра, остальное медь и олово. Мы в такой же пропорции выльем, тонны на три, так что гудеть будет по-царски. Ну как, годится? Три тонны колокольня ваша выдержит?

– Может, и выдержит, да куда нам колокол такой, Валерий Аркадьевич? До Москвы дозваниваться? – возразил Турчин.

– Ничего, пусть знают наших, – сказал Шиленский. – Вы только представьте, как вдарим! Да как пойдет звон по всей этой шири… – Шиленский развел руками. – Ну что, отче?

Отец Евмений сначала только промычал что-то, пожимая плечами. Потом вздохнул и ответил:

– Ежели не обременителен вам такой подарок, то мы его примем с превеликой благодарностью.

– Тогда по рукам, – сказал Шиленский, дотронулся до плеча священника и отошел к жене, которая тем временем вывела к гостям нарядных детей – мальчиков-двойняшек и девочку лет трех.

– Так откуда дровишки? – напомнил о своем вопросе Соломин.

– Это странная история, – отвечал Дубровин. – Чужая жена, больше года отбивал ее у какого-то осетинского водочного магната. Вроде Елены Троянской. Магнат выкрадывал ее, возил аж в Новую Зеландию развеяться, а непокорная жена вообще от пищи отказалась. Тогда тот собственноручно привез ее к Валерию Аркадьевичу. Так она и не сдалась и чуть не померла, будучи тридцати восьми килограммов веса.

– Ничего, отъелась, – сказала Катя, оглянувшись на невесту.

– «Крейцерова соната», – покачал головой Соломин.

– При чем здесь Толстой? – грозно спросил Турчин.

– Скорее, Бетховен, – отозвался Соломин. – Значит, наш Парис не промах… – продолжал он. – А что здесь размещалось в советское время?

– Туберкулезный санаторий, – сказал Дубровин.

– Как же ему удалось занять такую роскошь?

– В Азии неподкупны только мухи, – съязвил Турчин. – Кроме того, Шиленский столько хлопот претерпел с этими руинами, чтобы в точности восстановить исторический облик, что впору отдать ему должное.

– О, да я не верю своим ушам, неужто вы полюбили буржуев?

– Я не изменяю своим взглядам, но не могу не отдать должное труду Шиленского над данным памятником архитектуры.

– Что вы говорите? А вам не жалко больных? Где они будут теперь реабилитироваться? Того гляди он и чаусовскую усадьбу отреставрирует, вместе с вами… вместе с нами. Посмотрим, как вы тогда запоете. Не для того ли он подбирается со своим колоколом? А? Батюшка? И что вы скажете о таможеннике, который делится с вами взятками?

– Он делится не со мной, а с людьми, – вздохнул отец Евмений. – И потом, мы все умрем, все позабудется, а храм еще века простоит.

– Да, да, верно говорите, отец святой, – закивал Дубровин, который смущенно следил за развитием спора. – Ах, как верно! Все позабудется. Ничто не вечно – ни человек, ни его глупость, ни его зло…

– Вечность – главное зло, – сказала Катя. – Вечность придумал очень злой Бог. Доброе существо не могло придумать такую казнь. И если, как вы говорите, Бог добрый, он должен быть пустотой.

Все посмотрели на нее. Она попросила у Соломина сигарету и замолчала, выпуская дым и посматривая через плечо на реку.

Соломин сначала обрадовался тому, что Катя заговорила; но, поняв смысл ее слов, пожалел, что взял с собой. Он оставил компанию и пошел по направлению к оранжереям, ярко освещенным изнутри и похожим на заросшие водорослями аквариумы.

– Пойду невесту поздравлю, – сказал Дубровин и, подхватив корзину с рыбой, отправился искать молодоженов. Турчин увязался за ним, и они долго бродили по лужайкам, обходя группы гостей, удивленно косившихся на благоухавшую корзину.

За оранжереями на самом краю обрыва стояло примечательное сооружение – со стенами из одного стекла. Возле него прохаживался толстяк с красным добрым лицом и взъерошенными мокрыми волосами. Увидев их, он восхищенно ткнул кулаком с зажатым в него бокалом в сторону дворцовой постройки, цель которой, очевидно, состояла в том, чтобы зимой и летом любоваться из нее на реку с высоты утеса:

– Каков Монплезир, а?

За столиком остались только отец Евмений, Катя, и скоро к ним присоединился Калинин. Подошел официант и предложил еще шампанского. Калинин составил с подноса несколько бокалов и один осушил залпом. Мощный, с тяжелым взглядом из-под угольных бровей, в пиджаке и свитере, с пятидневной щетиной, Калинин любым своим движением обращал на себя внимание: он словно не находился в компании, а присутствовал; немногословная мужественность, которую Соломин про себя относил к недостатку интеллекта («просто ему нечего сказать…»), даже некоторая его заторможенность, и покоряла, и отстраняла окружающих; речь его была отрывиста, и если он соизволял, то отвечал низким голосом; но чаще от него можно было добиться только мрачной улыбки.

– Что же, скоро домой поедем? Или дождемся, когда отобедают? – спросил отец Евмений.

Калинин закурил и ухмыльнулся.

– Дым голод гасит, – пояснил он.

– А митрополит мой зовет табак фимиамом дьявола – уж не знаю, откуда он это взял, – сказал отец Евмений.

– Брус на стройке еще есть? – спросил Калинин.

– Четверть куба только осталось.

1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 47 ... 70
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности