Я перечитала это несколько раз. И подумала о Джеке и о своих желаниях.

Я сделала последний крохотный глоток кофе и опрокинула тарелку, чтобы крошки от блинчиков достались голубям, непрестанно кружившимся вокруг столика и курлыкающим, словно вода или стеклянные птицы.

Уже голодная, но довольная, я по-прежнему сидела за столиком, когда зазвонил мой телефон.

«Где Квазимодо тебя держит?» — гласило сообщение.

«В Люксембургских садах, — ответила я. — Приходи ко мне».

— Нам предстоит секретная миссия, — сказал Джек и, чмокнув меня, сел рядом. — С Рафом и Констанцией мы встретимся ближе к ночи. Так что этот вечер только наш.

— Сперва скажи, как ты себя чувствуешь.

— Все хорошо.

— Ты уверен? Или просто играешь в храбреца?

— Нет, все хорошо, честно. Клянусь.

— Ты очень крепко спал. Даже не проснулся, когда я уходила.

Он улыбнулся и, дотянувшись до меня, заправил волосы мне за уши.

— Ты ела? — спросил он.

— Блинчики с сыром и чашку кофе.

Он кивнул. Застыв на секунду, серьезно посмотрел на меня.

— Это, случайно, не парк Хемингуэя?

— Да.

— В молодости он гулял здесь со своим сыном, верно?

Я кивнула.

— Он убивал голубей и набивал их перьями детское одеяльце, — сказала я. — Они были настолько бедными, что им приходилось есть голубей.

Джек мягко улыбнулся.

Он потянулся через весь стол и взял меня за руку.

Мне нравилась тяжесть его рук, то, что они были вдвое больше моих.

Прежде чем мы успели встать, у меня зажужжал телефон. Мамазавр на линии, но я решила не отвечать.

Мы сидели и смотрели, как темнота постепенно охватывает город. Это был прекрасный вечер. Немного позже мы заметили высокого мужчину с Джек-рассел-терьером. Вместе они выглядели довольно забавно. Казалось, собака перебирала своими короткими лапками в тысячу раз быстрее, чем мужчина. Это был послушный пес. Он семенил так быстро, что казалось, будто он плывет, словно шарик, привязанный к концу палки.

В сумерках мы отправились в номер. Я была абсолютно счастлива. Джек снова вытянулся на кровати и уснул. Видимо, он все-таки не чувствовал себя на все сто. Я села на стул на балконе я взглянула на Париж. Прихватила с собой iPad, но мне совершенно не хотелось читать. Хотелось всем телом вдохнуть Париж. Хотелось поймать какую-то его часть и увезти с собой. Я смотрела, как голуби укладываются спать на шиферных крышах, как крохотный самолет летит у меня над головой. Один за другим зажглись уличные фонари, и здание засияло коктейльным желтым светом, пока люди лишь начинали свои вечера. Глядя на все это, я не хотела молиться Богу или таинственному творцу в небе — я хотела молиться жизни, тому, что подвигло Хэдли с Эрнестом и всех остальных людей приехать в Париж и найти для себя то, в чем они так нуждались. Теперь я тоже здесь, и хотя совсем скоро придется прощаться, я поклялась себе никогда не покидать Париж окончательно, всегда носить его с собой, словно талисман, и никогда не упускать возможности побывать здесь снова.

Немного позже в дверь постучала Констанция.

— Он до сих пор спит? — прошептала она, когда я открыла дверь и вышла в коридор.

— Спит. Я не уверена, что он здоров.

— Раф сказал, что клуб, в который мы пойдем, где-то неподалеку. Я написала тебе адрес. Вы пойдете?

— Надеюсь.

Констанция поспешно обняла меня. От нее пахло улицей и ее любимым мылом.

— Мы скоро пойдем ужинать с друзьями Рафа. А потом — в клуб. Я напишу тебе, если что-то поменяется…

— Во сколько вы там будете?

— Поздно, наверное. Джазовый мир — он ночной.

— Ладно, напиши мне сообщение, чтобы я знала, где вы.

Она кивнула и удалилась.

Проводив подругу, я сидела на маленьком балконе и отрывками читала дневник дедушки Джека. Положив книжку на колени, попыталась поймать подходящий угол света, чтобы было видно хоть что-то.

Невероятный документ. В словах, написанных им от руки, невозможно было найти ни одной ошибки. Этот человек вырос и провел большую часть жизни на вермонтской ферме, но много читал и, видимо, научился писать еще в школьные годы, ведь все заметки и наблюдения были выложены в четкой, уверенной манере. Кроме того, он отлично рисовал. Делал зарисовки зданий, цветов, бульваров и мостов. Казалось, архитектура вызывала у него особый восторг, хотя этим его интересы явно не ограничились. У него был талант отображать мелкие детали.

Неудивительно, что дневник вызвал у Джека такой интерес. У его дедушки была добрая, отзывчивая душа. Он писал о том, как война повлияла на детей и животных. Писал о бомбардировках и по-прежнему витающем в воздухе запахе термита. Он находил красоту во всей этой разрухе, а его рисунки — в основном простые зарисовки — были элегантно примитивными и не нуждались в объяснении.

Я по-прежнему увлеченно читала, когда услышала шепот Джека.

— Эй, — сказал он.

— Ты проснулся? Как самочувствие?

Я отложила дневник и легла к нему в постель.

— Лучше.

— Правда лучше или опять притворяешься?

— Нет, думаю, я иду на поправку. Может, я чем-то отравился. У меня хронически слабый желудок. У всех бывает.

Я пощупала его лоб. Он был теплый, но не горячий.

— Я просто волновалась. И по-прежнему волнуюсь. Думаешь, нужно найти доктора?

— Ты милашка. Но я в порядке.

— Ты, наверное, проголодался.

— У нас ничего нет?

— Только вредная ерунда, Джек. Я сбегаю вниз и принесу тебе что-то нормальное.

— Нет, давай то, что есть. И так сойдет.

Я чмокнула его, встала и попыталась соорудить перекус. Мне не удалось найти ничего толкового, и я вручила ему остатки хлеба из рюкзака, яблоко и бутылку холодного чая.

Пока я убирала, он отправился в ванную. Душ, казалось, немного помог ему вернуться в форму.

— Я ведь даже не спрашивал, умеешь ли ты готовить, — сказал он и забрался в постель. — Ты в хороших отношениях с кухней?

— Не особо. А ты?

— Я довольно хорош в готовке. У меня есть около десяти блюд, которые я умею готовить. Где-то так. Плюс основы.

— Ну, не суди меня за мой скромный перекус. Мне не из чего выбрать.

— Я ценю твои усилия и то, что ты рядом.

Я поставила перед ним импровизированный поднос с едой, а точнее, разделочную доску, которую нам оставила Эми, и села рядом с ним. Казалось, ему стало лучше. Он медленно ел свой ужин, рассматривая продукты и осторожно их пережевывая, чтобы не съесть ничего лишнего. За два глотка осушил бутылку с чаем. Я подала ему еще одну бутылку с водой.