Или переживай и сравнивай.

Ты и сравниваешь, потому что не понимаешь дара.

И не понимай.

Господи! Как ты проклинаешь свою мнительность, впечатлительность, обидчивость, ранимость.

Как ты проклинаешь себя за вечно пылающее нутро. Эту топку, где мгновенно сгорают все хвалы и долго горят плохие слова.

Как ты проклинаешь память, что оставляет плохое.

Как ты проклинаешь своё злопамятство, свой ужас от лжи.

Ты не можешь простить малую фальшь и неправду, а как людям обойтись без неё?

Ты же сам без неё не обходишься…

Как неприятен ты в своих нотациях и поучениях.

И как сражён наповал ответным поучением.

Как ты труслив в процессе и неожиданно спокоен у результата.

Как ненавистно тебе то, что ты видишь в зеркале.

Ты всё время занят собой.

Ты копаешь внутри и не можешь перекопать.

Существует то, что волнует тебя.

И те, что волнуют тебя.

Ты так занят этим, что потерял весь мир.

Ты видишь себя со стороны.

Ты слышишь себя со стороны.

Ты неприятен окружающим, которым достаётся результат этой борьбы.

Ты внимателен только к тому, что нужно тебе.

Ты вылавливаешь чужую фразу или мысль и не можешь объяснить себе, почему именно её. Как гончая, как наркоман, как алкаш, ты чуешь запах чьей-то мысли.

И ничего не можешь объяснить.

Ты молчалив и ничтожен за столом.

Все охотятся за тобой, а ты охотишься за каждым.

Но ты профессионал.

Они не подозревают, что твои одежды сшиты из их лоскутов.

К тебе невозможно приспособиться – ты одновременно приспосабливаешься сам. Перевитое вращение червей.

И этого требуешь.

И это ненавидишь.

Ты издеваешься над глупостью, над жадностью.

А кто сказал тебе, что это они?

И кто может существовать без них?

Ты их распознаёшь по своему подобию.

Ты передразниваешь манеру собеседника вслух, делая его врагом.

Ты уверен, что разгадываешь обман, от этого обманут и бит сто раз на дню.

Тебе забили рот простым комплиментом и всучили, что хотели.

Не зная, что из всех этих несчастий выгоду извлекаешь ты.

Весь этот ужас даёт тебе возможность писать и волновать других.

И весь этот ужас люди называют талантом.

Весь этот ужас переходит в буквы, представляешь!

Просто переходит в буквы, которые передают только то, что могут.

И вызывают ответы.

Хорошие сгорают мгновенно.

Плохие горят долго, сохраняя жар в топке, называемой душой.

P. S. Автор – единственный, кто может стать лучше, прочитав это!

Выпьем за водку, за коньяк, за виски, за текилу, за чачу, за сливовицу, за обыкновенный сельский самогон, за спирт обмывочный, за тормозуху, за медицинский спирт-ректификат и за тройной одеколон.

Выпьем за ликёр, за марочные вина, за портвейн «777».

За клюковку Танечки Тарасовой, великой женщины и тренера.

За самогон Олега Губаря.

За закуску, за горячее, за гостей, то есть за нас, прошедших через спирт «Роял».

Выпьем за повсеместный плодово-ягодный с дождём и грязью.

За фуршет подвальный Привозный под конфетку соевого шоколада Розы Люксембург.

За всё, что избавляло нас от жизни и отправляло нас, слюнявых, грязных и счастливых, за кордон.

На Запад, в Африку со стариком Хемингуэем – безоружных на сафари, на корриду, в Гайд-парк.

Выпьем за джин «Бифитер».

За содовую.

Мы про неё читали.

Мы ещё не знали, что «Боржоми» лучше.

Как «Лидия», как «Изабелла».

Всё дело в качестве литературы.

Выпьем за самогон.

За мутный сельский самогон в бутылке, заткнутый початком кукурузы.

За кайф.

За потрясающий полёт.

За женский смех и шёпот прямо в ухо с покусыванием.

А дальше выпьем за закуску.

Холодное…

Как в ресторанах – «от вчера»…

За холодец с суставами и чесночком.

За главную.

За возглавляющую.

За великую селёдочку с картошкой.

Потом, когда объездили и не нашли замену, поняли, что потеряли.

За тюлечку в Одессе.

За рыбец в Ростове.

За омуль на Байкале.

За полярный хариус.

За копчёную ставридку.

Скумбрию.

За угря – советский символ власти, что висел в колхозе Кирова под Таллином с табличкой: «Для Кишинёвского ОБКОМа КПСС».

Выпьем за паштетик из печёночки с лучком.

Не за чёрную икру, что истинные большевики накладывали на свежий огурец зимой…

У нас такого не было внизу.

У нас, как и сейчас, всё было в банках.

Дешёвый каламбур.

Но крабы были в банках.

Грибочки были в банках.

Помидорки были в банках.

Болгарский перец в банках.

Зелень с солью в банках.

Мы крутили. Мы крутили, как заводят самолёты, – одним движением.

Господи, как неповторимо пить за винегрет!

Если вершиною была селёдка, то массою был винегрет.

Ведро…

Нет, таз винегрета…

Помытый, очищенный от мыла.

Таз винегрета.

Деревянными ложками.

И ничего нет лучше до сих пор…

Хоть хлынули моллюски с Запада, древесные грибы с Востока.

Они не поднимают уровень беседы.

Не дают полёт мозгам.

То есть отвлекают от спиртного.

Мы же не кушать собрались.

Пьём за скромность русскую.

Солёные огурчики, помидорчики…

Только не путать мне и не давать всё это быдло в маринаде.

Солёный бочковой пупыристый огурчик-родничок.