Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты этого не понял, разговаривая с ней?
— Нет, я думал, она искусно притворяется.
— Так ты едешь к своей бабушке или нет?
— Жаль, я обещал старой даме навестить ее, и у меня не остается времени для осуществления честолюбивых планов. До свидания, Констанция, надеюсь, вскоре увижу гебя.
— Расставаться, так расставаться и не забудь передать привет свой бабушке от мадемуазель Аламбер. Может, так она скорее догадается, кто я такая.
— Тебя знают все, — виконт на прощание поцеловал руку Констанции и гордо прошествовал мимо ложи, где в одиночестве сидела Колетта.
Он даже не взглянул в ее сторону. В общем-то, весь этот спектакль Анри затеял с одной единственной целью — немного позлить Констанцию. Уж слишком она спокойна была в последние дни. И он, выходя из оперы, где его неизменно поджидал слуга Жак, тут же забыл о встрече с Колеттой.
— Вы не остаетесь в опере, господин? — изумился Жак, который рассчитывал поболтать с кучерами пока будет идти спектакль.
— Нет, мы возвращаемся домой, а завтра едем к моей бабушке.
Жак тяжело вздохнул, помогая хозяину забраться в седло.
— И зачем мы сюда только ехали?
Жак рассчитывал произнести это тихо, так, чтобы не услышал хозяин. Но острый слух Анри уловил его слова.
— Бездельник! Не твое дело, Жак, куда я езжу. Я тебе плачу, и ты должен делать свое дело.
Жак посмотрел себе под ноги. Ему было, что возразить виконту, ведь тот не платил ему жалованье уже целых три месяца. Но добросердечный Жак ни за что не хотел менять своего хозяина. Ему нравились проделки и шутки, и жизнь Жака была полна, чего невозможно было сказать о жизни других слуг у других господ, где царили размеренность, скука и обман. Анри же никогда не обманывал Жака. Если он говорил, что денег у него нет, значит, их не было насамом деле.
Констанция вернулась в ложу, когда спектакль уже начался. Но Колетта не смотрела на сцену, она выискивала среди сидящих знакомых.
— Колетта, я хочу попросить тебя об одной вещи, — Констанция поближе придвинула свое кресло к девушке и взяла ее за руку.
— Я слушаю.
— Знакомство с такими молодыми людьми как виконт Лабрюйер вряд ли будут способствовать становлению хорошей репутации девушки, подобной тебе.
— Но он так мил, — робко вставила Колетта.
— Именно поэтому я тебя и предупреждаю. Надеюсь, ты не скажешь матери, что говорила с ним?
— Нет, я не обмолвлюсь и словом, но… Констанция, он твой любовник?
Констанция ужаснулась. Такая юная девушка уже знала подобное слово.
— Но… девочка, такие вопросы не задают. К тому же, я могу ответить — нет.
— А мне показалось, он все-таки твой любовник.
— Нет, он не мой любовник, — улыбнулась Констанция, — и не забивай, пожалуйста, себе голову такими глупостями. Лучше смотри, что происходит на сцене.
Благополучно доставив Колетту матери, Констанция заспешила к себе, ведь сегодня вечером к ней должен был прийти Эмиль де Мориво.
Лишь только карета остановилась у крыльца и Констанция ступила на землю, как тотчас же из-за пилона вынырнула тень, закутанная в плащ. Мадемуазель Аламбер вздрогнула, сперва заподозрив недоброе, но тут же из-под плаща показалось добродушное лицо Эмиля и он, повинуясь жесту своей любовницы, нырнул в дом сквозь приоткрытую дверь.
Если сперва Констанция встречалась с ним в спальне, то теперь, когда она была полновластной хозяйкой в доме, для этой цели были оборудованы две комнаты в мезонине. Здесь стояла огромная кроватьс полупрозрачным балдахином, стены были обиты тисненой кожей, а возле камина стояло огромное зеркало в тяжелой раме.
Но самыми главными в этой комнате были не кровать и не зеркало, а скульптурная маска Бога Диониса, укрепленная над аркой входа. Ее пустые глазницы всегда зияли чернотой, и лишь Констанцияи Шарлотта знали, что за ней находится небольшая темная комнатка исквозь глаза маски можно смотреть на то, что происходит внизу.
Вот и теперь Констанция ввела шевалье де Мориво в комнату и бросила взгляд на пустые глазницы маски. Когда Констанция сама находилась в этих комнатах, Шарлотте строго — настрого было запрещено подсматривать за своей госпожой. Но всякий раз, лишь только Констанция оставалась наедине с Эмилем, ее не покидало чувство, что пустые глазницы алебастровой маски следят за нею.
Она опустила полог кровати и, сбросив платье, легла на простынь.Эмиль в последнее время, как казалось Констанции, всегда куда-то спешил, чего-то не договаривал. Он словно выполнял опостылевшеедело, хотя старался этого не показывать.
Вдруг Эмиль спохватился. Он спешно начал надевать мундир.
— В чем дело, Эмиль, куда ты так спешишь?
— Я забыл самое главное — меня на улице ждет музыкант, я пригласил его играть нам.
— Но не можем же мы… — Констанция осеклась, — он же нас увидит.
— В том-то и дело, что нет, — бросил Эмиль, выбегая из комнаты.
Он сбежал вниз и дворецкий проводил его удивленным взглядом.Вскоре он вернулся, держа под руку молодого парня с гитарой, завернутой в полотнище. Он вел его по ступенькам, поддерживая подлокоть, а тот шел, высоко подняв голову.
Констанция, заслышав шаги, накрылась до подбородка простынейи сжалась.
— Что за глупость ты придумал, Эмиль, с этим музыкантом? И почему я только сразу не догадалась вернуть его и отговоритьот этой затеи?
Эмиль, улыбаясь во весь рот, ввел музыканта в комнату. Толькотут Констанция поняла, что тот слеп. Он смотрел невидящими глазамикуда-то в потолок и даже не пытался повернуть голову в сторону кровати. Констанция, понемногу осмелев, отбросила простынь.У нее было странное чувство — находиться в одной комнате, обнаженной, с двумя мужчинами. Но Констанция находила себе оправдание в том, что для слепого нет разницы, одета или обнажена женщина.
Юноша развернул гитару и, настроив ее, принялся перебирать струны. Полилась грустная мелодия, навевавшая тоску.
Эмиль широко улыбался, гордый своей находкой.
— Теперь он всегда будет играть для нас, Констанция.
— Иди ко мне, — сказала мадемуазель Аламбер и почувствовала, что ее голос звучит в унисон с гитарой.
Тяжело упала на паркет шпага с перевязью, за ней мундир, и Эмиль опустился рядом с Констанцией. Теперь все то, что она зналапрежде, казалось, Констанция испытывала впервые. Она корила себя за то, что блаженствует без любви под звуки музыки слепого гитариста.
— Одно плохо, — признался Эмиль.
— Что же, — с придыханием спросила Констанция.
— Если бы он был еще и глухой, — Эмиль тяжело вздохнул, — тогда было бы еще лучше.