Южный Оцелик

23 июня 1906

Мой милый Честер!

Я места себе не нахожу оттого, что твое письмо все никак не приходит. Если ты написал его во вторник вечером и отправил в среду утром, то почему же его до сих пор нет? Ты уверен, что правильно надписал адрес? Я уже почти неделю дома, а от тебя по-прежнему ни строчки… Когда и в четверг утром от тебя ничего не пришло, я расплакалась, и у меня разболелась голова, и я весь день провела в постели. Не осуждай меня за это, милый, потому что я, конечно же, успела вообразить себе все самое ужасное, что только могло случиться. В тот вечер, когда брат зашел ко мне и сказал, что, если я встану пораньше, он возьмет меня учиться водить машину… Я так устала, что, вернувшись домой, легла на часок поспать; потом спустилась и поужинала в полном одиночестве. Знаю, милый, ты смеешься надо мной – так и слышу твой смех, – но, честное слово, у меня здорово получалось. Брат, от которого обычно не дождешься доброго слова, сказал: «Не так уж плохо, Билли». Из его уст это огромная похвала… Я так скучаю по тебе, милый, ты не представляешь, как я скучаю… Я вернусь на следующей неделе, если ты не сможешь приехать за мной прямо сейчас. Мне так одиноко, это просто невыносимо. В такой же вечер ровно неделю назад мы были вместе. Ты помнишь, как я плакала, милый? Вот так же я плачу все время с тех пор, как покинула Кортленд…

…Мне ужасно грустно… Я вчера рассказывала маме, что ты написал мне, а письмо не дошло, и она сказала: «Ну что ты, Билли, если бы он написал, то оно бы дошло». Она ничего плохого не имела в виду, но я разозлилась и сказала: «Мама, Честер мне никогда не лжет. Я точно знаю: он написал». Если бы ты был здесь, милый, как я была бы рада… меня зовут ужинать, так что прекращаю писать. Пожалуйста, напиши мне, а то я сойду с ума…

Ю. Оцелик

Воскресенье, ночь

Спасибо за письмо. Я очень рада ему, но и удивлена тоже. Я думала, тебе понравятся мои нежные послания, однако твое письмо выдержано в столь деловом тоне, что я пришла к выводу, что ты предпочел бы и от меня получать такие же. Прошу меня извинить, но я полагаю, что в полной мере отдаю себе отчет в своем положении и тебе вовсе не обязательно указывать мне на него с такой ужасающей откровенностью. Думается, я осознаю свое положение так же ясно, как кто бы то ни было… Ты пишешь, чтобы я не тревожилась, поменьше прислушивалась к своим чувствам и побольше развлекалась. Но не кажется ли тебе, что и ты бы на моем месте тревожился?.. Я понимаю, как ты относишься ко всей этой истории. Ты воспринимаешь ее как бремя, как что-то досадное. Ты думаешь, что, если бы не я, ты мог бы проводить лето как тебе захочется, без всяких помех, и не чувствовал бы себя обязанным отказаться от места. Я понимаю, что ты чувствуешь, но временами ты вынуждаешь меня увидеть все гораздо яснее и отчетливее, чем раньше. Похоже, тебе и в голову ни разу не приходило, что и я лишена обычных летних развлечений и мне тоже пришлось оставить работу…

…Честер, вряд ли ты когда-нибудь поймешь, как я сожалею, что причинила тебе столько беспокойства. Знаю, ты меня ненавидишь, и я ничуть не могу тебя за это винить. Моя жизнь загублена, и твоя отчасти тоже. Конечно, для меня это ужаснее, чем для тебя, но все вокруг – и ты сам тоже – решат, что это я во всем виновата, да только почему-то я не могу считать себя виноватой, Честер, просто не могу. Я столько раз говорила тебе «нет», о боже, столько раз. Конечно, никто этого не знает и не узнает, но, тем не менее, это остается правдой. Только что вошла сестренка с целой охапкой ромашек и спросила, не хочу ли я погадать «любит – не любит». Я ответила, что я и так слишком хорошо знаю…