– Я напала на Амаль Кахир? Ничего не помню… Как я посмела? Она же отправит меня на рудники, – в голосе Дании плескался неподдельный ужас, но прежде мелькнуло что-то еще… Злость? Презрение? И это неудивительно. Разве был в поместье кто-то, кроме Беркута, любящий наместницу?

– Амаль Кахир не держит зла, – поспешно добавил я.

Дания вырвала руку из моих пальцев и в страхе натянула тонкую простынь, служившую ей одеялом, до самого подбородка. Я успокаивающе провел рукой по ее свалявшимся длинным волосам, отчего взгляд огромных карих глаз потеплел и застыл на моем лице.

– Я так счастлива, что ты был рядом, – выдавила Дания.

– Разве я мог поступить иначе? – в замешательстве ответил я и поспешил соврать, что заскочил всего на минутку.

Дания взяла с меня обещание заглянуть завтра, если в двадцатый день рождения наместницы выдастся хоть одна свободная минутка. Она с тоской глядела мне вслед, а я тихонько прикрыл дверь и выдохнул с облегчением. Искренняя наивная влюбленность Дании лежала на моих плечах тяжким грузом. Она хоть и походила на Лиру, но все же не была ею. Я не хотел разбивать ей сердце, но этого не избежать.

На плацу царило странное оживление. Солдаты патрулировали каждый клочок земли в полном обмундировании, в масках и с саблями наперевес. Что стряслось за несчастную четверть часа?!

У дверей дома наместницы я разглядел Ансара и бросился к нему со всех ног. Увидев меня, он рявкнул, позабыв все свое радушие:

– Куда ты запропастился?! Беркут искал тебя! Немедленно мчись в кабинет наместницы!

– Да что случилось-то?!

– Прибыл посыльный из Миреи. Он потребовал аудиенции с Амаль Кахир.

– И вы так испугались одного бедолагу? – фыркнул я, насилу скрыв изумление. Почему человек Тира прибыл на день раньше?

– У него нехилая охрана – отряд из десяти мирейских солдат. С ним мы пропустили всего двух. Остальные остались за воротами.

Я бездумно кивнул и поспешил к кабинету наместницы. Если посыльный прибыл не один, значит, за каждым человеком Тира неусыпно следят. Похоже, дела дома хуже, чем я предполагал.

Из огромных окон лился яркий солнечный свет, скрадывая любые намеки на тени. Покрыть себя мороком не выйдет, но мне и ни к чему. Уж как-нибудь изловчусь передать послание Тиру. Его я неизменно носил при себе. Прятать записи еще где-то было опасно. Не хватало еще, чтобы кто-то не в меру любопытный, вроде Данира, сунул в них свой длинный нос! Тогда живым мне от Амаль Кахир не уйти!

По дому муравьями сновали солдаты, провожающие меня напряженными взглядами. В небольшом холле, из которого вели вычурные двустворчатые двери кабинета наместницы, колдунов ее отряда не оказалось. Амаль и Беркут все же кое-что смыслили в политике. Несмотря на дурную славу наместницы, не стоило показывать, что она не доверяет своим гостям. Впрочем, воевода Миреи мог счесть оскорблением и приказ оставить львиную долю дружинников за воротами поместья.

У двери кабинета дежурили двое мирейских солдат. Их безупречная выправка бросалась в глаза, как и форма армии Белоярова. И все бы ничего, если бы я не узнал эти лица. Гойн и Адим носили темно-зеленые мундиры с красными воротами. Мундиры навиров. Черная с золотом форма была чужда им, как и я – этим стенам.

Оба молоды, подтянуты, короткострижены и замечательно вышколены. Армейская элита, окутанная людским страхом. Сила, завоевавшая для Белоярской империи огромные земли, справившаяся с множеством обезумевших колдунов и подавившая сотни протестов. Опора императора и его беспрекословной власти над всеми двадцатью пятью провинциями.

Гойн заметил меня первым. Он искренне улыбнулся и пихнул в бок товарища. Адим округлил глаза и радостно приложил кулак к сердцу. Ему вторил и Гойн. Традиционное приветствие навиров. Я ответил им тем же, не забыв опасливо оглянуться. Не хватало еще, чтобы у нашей безмолвной радости появились свидетели.

– Амир, тебе не идет эта форма, – прошептал Адим, и его смуглое кареглазое лицо расплылось в язвительной усмешке.

– То же могу сказать и о вас, – тихонько фыркнул я, подойдя почти вплотную, и одним движением передал Гойну свернутый в несколько раз порядком потертый листок. Он мгновенно спрятал послание в карман форменных брюк и подмигнул мне.

Этот голубоглазый верзила, уроженец небольшой деревеньки под Белояровом, казался недалеким простаком. Каждый, кто его недооценивал, жалел о своей ошибке. В навирах не ходили случайные люди. Ими становились лучшие из кадетов. На некоторых, правда, возлагали большие надежды с самого начала обучения.

Я стал одним из тех редких новобранцев, за кого командир кадетского корпуса навиров без сожаления вывалил отцу внушительную сумму. Лихоморы рождались слишком редко, и найти меня оказалось большой удачей, как потом признавался наш взводный. Еще большей удачей стал мой девятилетний возраст. Я мог наравне с остальными новобранцами учиться в кадетском корпусе и впитать с детства ценности этой огромной общины.

Родители с радостью отдали бы меня и бесплатно, но раз уж представилась возможность заполучить три сотни золотых легер, то не пропадать же деньгам. Сделав шаг за порог в сопровождении трех мужчин в зеленых мундирах, я навеки перестал считать себя частью семьи Таян и выдумал себе новое родовое имя. С тех пор я звался Амир Шайзар, что в переводе с ныне мертвого нарамского языка значило «золотой слиток», и никогда не приставлял к своему имени имя своего отца.

– У нас для тебя послание, женишок, – ехидным шепотом сообщил Адим, быстрым движением вручив мне небольшой листок бумаги, свернутый в трубочку. Он пах цветочными духами Лиры и был запечатан ее сургучной печатью. – Мы подумывали вскрыть и прочесть ее очередные слезливые стихи, но побоялись твоего гнева.

Улыбка на лице Адима расплылась шире. С каким удовольствием я пнул бы зарвавшегося товарища! Весь взвод непрестанно подшучивал над чувствами Лиры, несмотря на мой гнев, который лишь сильнее раззадоривал этих балбесов. Использовать магию против своих названых братьев я не мог, но драться-то мне никто не запрещал. Каждая наша потасовка заканчивалась рукопожатием и клятвенным обещанием больше не смеяться над наивной и романтичной двоюродной сестрицей воеводы.

Я посматривал на Лиру с самого перевода в Адрам. Тир частенько приглашал меня к себе в имение, там мы с ней и познакомились. Лира напоминала мне фарфоровую куклу – такую же хрупкую и изящную. Огромные голубые глаза, совершенная кожа без единого изъяна, вздернутый носик и густые русые волосы, спадающие на спину крупными волнами, вправду усиливали схожесть с дорогой куклой, сотворенной талантливым мастером. Я звал ее «моя прелесть», и Лира бесконечно любила это прозвище.

Конечно же, я не смел даже помышлять