из танка и еще механика спас. Фамилия-то вот этих моих знакомых — Камчатовы. Я и подумал, может это и есть жена и дочь моего танкового командира? Он считает, что погибла у него семья. Ну, я и решил послать их карточку на фронт, а им, конечно, ничего не сказал. Что ж обнадеживать раньше времени.

Посвящая мастера в свою маленькую тайну, Вадим так увлекся, что и не заметил, как Евгений Владимирович положил руку ему на голову и осторожно ворошил его мягкие волосы…

Звонок, извещавший об окончании занятий, застал Вадима за сочинением письма. Старательно он переписывал набело:

«Многоуважаемый товарищ полковник, Алексей Андреевич. Вам низко кланяется ваш бывший связной Вадим Хабаров»…

28

И речи не было о том, чтобы Антону вступить в комсомол. Грехов за ним накопилось много. Сколько с ним ни бились, сколько ни взыскивали, все с него как с гуся вода. По-прежнему вместо ушанки носит фуражку, превратил ее в «блин», в брюки опять вставил клинья, чтобы отвороты были пошире. В город соберется, как выйдет из парка, обязательно снимет с петлиц буквы и цифры. Учится неровно…

Заявление Антона явилось полной неожиданностью для членов комитета. Собрались, твердо решив ему отказать. Говорили только про плохое, даже Вадим не очень настаивал на том, что нашел же Антон в себе силы порвать с Кутком. Оленька начала было вспоминать, что по инициативе Антона организованы передачи в больницу Мише Сергунову, и что многим ему обязан Иван Лосев, но тоже говорила как-то неуверенно.

На заседание комитета Антон пришел веселым. Пока перечисляли его грехи, он молчал, помня наказы Якова, что комсомолец обязан терпеливо выслушивать критические замечания. Но когда поступило предложение воздержаться от приема Антона Мураша в комсомол, вскочил, не стал ожидать результата голосования и, захлопывая дверь, крикнул:

— Святоши! Ладно, проживем и без комсомола. Порядок!

Суровое решение комсомольского комитета разорвало завязавшуюся было дружбу между Антоном и Вадимом. На теоретических занятиях Антон садился за парту Евгения Шаброва, своего прежнего дружка. Тайком он вернул Вадиму резцы, в большую перемену бесшабашно забавлялся, учил слесарей, модельщиков кататься на перилах, попадать снежком с одного удара в прохожего.

Удаль Антона нравилась кое-кому из ремесленников. Ему подражали в ношении формы. В мастерских и на уроках чаще слышались словечки: «мирово», «порядок», «знатно».

В пятницу Якова вызвали в райком. Из Морозовки туда пришло письмо. Земляки с тревогой запрашивали, учится ли Яков, почему он не пишет в деревню? Вадиму нужно было в отделе пропаганды и агитации взять материалы к докладу о борьбе китайских комсомольцев. У выхода из парка Яков начал отставать:

— Иди, Вадим, я догоню.

Думая, что товарищу нужно поправить обмундирование, Вадим сбавил шаг, но до конца аллеи Яков его так и не догнал. Вадим забеспокоился, оглянулся и заметил, как Яков торопливо отвинчивает от петлиц буквы и цифры.

— Без примет лучше, — виновато объяснял Яков. — Многие наши ребята так ходят в город.

Вадим возмутился:

— Антона копируешь? Стыдишься родного училища? Разве оно чем-нибудь запятнано?

Яков неохотно привинтил знаки на шинель.

Секретаря райкома Вадим не застал и сразу вернулся в училище. Сквозь неровно опущенную штору из кабинета директора выбивалась маленькая полоска света. Николай Федорович внимательно выслушал Вадима о том, что ребята копируют замашки Антона. Но не сделал пометки для памяти на календарном листке.

— Вы ошибку сделали, вам ее и исправлять.

— Мы? — переспросил Вадим. — Сделали ошибку?

— Конечно. Антон сам пришел в комсомол, а вы на дверь показали. Андрея Матвеевича не послушали.

— Антон недостоин звания комсомольца.

— Принимаете лучших! Это правильно. Но глубже, Вадим, посмотри. На кого вы оставляете ребят с «пятнышками»? Кто их воспитывать будет? Педагоги? Мастера? Разве недисциплинированные ученики уж такие пропащие, что и в комсомол их нельзя принять? Это же наши ребята.

Николай Федорович взял со стола Устав ВЛКСМ:

— По этой книге живите. Тут по-партийному сказано: под руководством партии комсомол воспитывает молодежь в коммунистическом духе. Сколько раз перечитывал Устав и не нашел, что обязательно нужно воспитывать лучших. И странно получается — в училище почти двести комсомольцев. Если по-военному считать — две роты испугались одного Антона! Парень он трудный, слов нет…

В пионерском отряде и в армии Вадим твердо усвоил: «В комсомол принимают лучших». Теперь в это неоспоримое правило директор вносит поправку, обвиняет комитет, что он отгораживается глухой стеной от «трудных» ребят. Да, в этом есть правда… Он заколебался, и, на секунду представив себе, как Антон воспримет это отступление, с еще большей настойчивостью стал продолжать отстаивать свое мнение.

— Предлагаете нам, членам комитета, пойти на поклон к Антону? Да он весь комсомольский актив на смех поднимет, скажет, струсили…

— А вы не бойтесь, партийное решение всегда выше обывательских кривотолков.

— Исправится Антон, тогда и примем в комсомол.

Упрямство секретаря рассердило Николая Федоровича. Можно заставить комитет изменить свое решение. Но разве это выход? Нельзя поступить так казенно. Нужно, чтобы Вадим покинул директорский кабинет без затаенной злости и с ясной головой. Долг директора, коммуниста показать, где корень ошибки комитета, а не давить своим авторитетом на комсомольских активистов. Ремесленники еще только начинают входить в самостоятельную жизнь. Много еще в них ребячества, отсюда провинности и срывы…

— Соберите комитет, пригласите Антона, — настаивал Николай Федорович, — честно скажите: ошиблись, хотим вернуться к обсуждению заявления.

— Это не принципиально!, — вспылил Вадим.

— Настоящая принципиальность и твоя, Вадим, «кисейная» принципиальность, — стараясь быть спокойным, говорил Николай Федорович, — это два полюса. Коммунисты смело глядят жизни в глаза, не боятся сказать правду, даже если она и горька.

— Выходит, и коммунисты… — Вадим смутился, слишком неправдоподобным показалось ему такое предположение. — Вы хотите сказать, что и коммунисты могут ошибаться?

— Ошибались и коммунисты, — твердо сказал Николай Федорович. — В страшных трудностях создавалась наша партия, были победы, были и поражения…

— Но об этом, конечно, молчали?

— Нет. Запомни, Вадим, только трусы прячут свои ошибки. Коммунисты говорили открыто, смело, громко — на всю страну о своих оплошностях. Говорили не для раскаяния, а чтобы учить людей, закалять их в борьбе, вот почему в любом деле коммунисты всегда и побеждают.

Николай Федорович вынул из стола Краткий курс истории партии, быстро отыскал нужную страницу и прочитал: «Умен не тот, кто не делает ошибок. Таких людей нет и быть не может. Умен тот, кто делает ошибки не очень существенные и кто умеет