И тут я вспомнил, что меня предупреждали. Как раз об этом. О том, что случится сегодня. И объяснили, как себя вести. Тогда я этого не осознал и отмахнулся. А теперь всё стало на свои места. Я буду следовать инструкции, я знаю, как мне действовать — спокойно.

Хозяин кабинета появился в двадцать два пятнад- цать. Это был молодой подполковник, лет сорока с небольшим, плотный, высокий, холёный, в безупречно отглаженной форме. В отличие от стёртых, проводивших обыск, этот был избыточно заметным — слишком широкие плечи, слишком маленькая голова, на макушке осторожная залысина. И большие чёрные глаза, влажные, как у стареющей актрисы. Со мною он не поздоровался, даже в сторону мою не посмотрел. Положил на край стола разбитую кассету, злополучный солдатский кисет и окурок. Повесил мундир на удобные плечики, носовым платком смахнул невидимую пыль с поверхности стола и занялся какими-то бумагами. Никуда не торопясь, хотя за окнами уже сгущалась темнота.

Прошло пятнадцать минут, полчаса. Хозяин кабинета соизволил оторваться от бумажек. В его взгляде не было ни раздражения, ни злобы, ни сочувствия, ни простого человеческого интереса; так инженер разглядывает чертежи, с которыми он должен будет разобраться.

Выдержав внушительную паузу, подполковник подчёркнуто тихо представился:

— Здравствуйте, товарищ Ноговицын. Моя фамилия Сергеев, я тут заместителем начальника работаю. — Я был поражён его писклявым голосом. — Назовите ваши фамилию, имя, отчество, год и место рождения, место жительства согласно прописке. Ну, и где работаете-учитесь, разумеется.

Последние слова Сергеев произнёс с нажимом, как бы намекая на возможную угрозу. Но страх во мне уже перекипел; я ответил почти с удовольствием. Вежливо и твёрдо, как меня учили. Что угодно, лишь бы наступила ясность.

— Фамилию мою вы только что назвали. А зовут меня Алексеем Арнольдовичем, 1955 года рождения, русский, москвич, член ВЛКСМ, аспирант.

Всё так же никуда не торопясь, подполковник записал мои ответы; колпачок дешёвой шариковой ручки был изгрызен до пластмассовой мочалы, а чёрная паста — текла. Поставив точку, подполковник капнул ацетоном на салфетку и протёр испачканные пальцы. Другим концом салфетки промокнул бумагу. И поменял тональность разговора. В голосе его теперь звучало мелкое ехидство:

— Значит, Алексей Арнольдович? И смуглый… А в паспорте написано — вы русский.

Я ответил как можно спокойней:

— Я русский. Загорел в стройотряде.

— Даже не стану с вами дискутировать, вам, конечно, виднее, — ещё язвительней продолжил подполковник. — Хотя, по-моему, Арнольдович звучит немного странно. Но хорошо. Сталбыть, философский факультет. Соли-и-идно…

Он прищурился и стал похож на подлого отличника, который за спиной учителя передирает сочинение.

— А факультет вам чем не угодил? — поинтересовался я.

Подполковник насмешливо пискнул:

— Философия как раз нам угодила, очинно полезная наука. Но время позднее, давайте перейдём к волнующей нас обоих теме.

— Я готов.

— Все мы были пионерами, всегда готовы. Итак. Что вы делали в квартире генерала Дуганкова В. В.?

— Я не знаю никакого Дуганкова В. В. Я заехал в гости к Никите Дуганкову, знакомому. — Я старался соблюдать дистанцию — и не заступать определённую черту; твёрдость и вежливость, вежливость и твёрдость.

— Не знаете. Опять же, верю. И возвращаюсь к первой части поставленного мной вопроса.

— Что делал? Просто заглянул. Давно не виделись.

Собеседник радостно всплеснул руками (получилось! враг повёлся!) и снова стал поддразнивать писклявым голоском:

— Как говорил один киногерой, значицца так, значицца так. Не умеете вы врать, Алексей Арнольдович. Потому что друг ваш, Дуганков Н. В., сообщил, где же это у меня записано, а, вот, что познакомились вы с ним два дня назад, у Сумалея М. М., на улице Гончарной, дом 26. Какое же — давно не виделись?

А вот этого я не ожидал. И произнёс бессмысленную фразу — лишь бы снова не начать бояться:

— Давно — понятие растяжимое.

— Да-да, конечно, вы философ. И о чём у вас был разговор? Что между вами общего? Не понимаю. Он обычный технарь, вы философ. Мне кажется, вам не о чем дружить?

— Никита Вельевич увлекается гуманитарными науками.

— Нам даже известно какими. — Почуяв некоторую неуверенность, Сергеев решил натянуть поводок. — В основном фашистской нечистью. Могу имена перечислить. Не надо? Воля ваша, как скажете. Но я хотел бы уточнить, на всякий случай. Может быть, и вы, Алексей Арнольдович, увлечены символикой немецкого нацизма?

— Нет, я законопослушный гражданин.

— О, вы ещё скажите, что не занимались антисоветской агитацией и пропагандой. Да, и обязательно добавьте, что не клеветали на советский строй, сто девяностая прим, — подмигнул подполковник. — Вижу, вы готовились, читали катехизисы советских диссидентов, кто же это, интересно, вас снабжает?

У меня мелко задрожали руки, но Сергеев притворился, будто не заметил.

— Хорошо. А чем же увлекаются другие гости Дуганкова?

— Других я не знаю.

— Неужто? И Кемаля М. Ю.?

— Какого Кемаля М. Ю.?

— Максуда Юсифовича.

— Максуда я знаю. Но плохо. Встречались до этого только один раз, да и то мельком.

— На Гончарной? Конечно, на Гончарной, где ж ещё! Вот видите, подумали как следует — и вспомнили. — Писклявый голос ввинчивался в уши, острым крючком распускался внутри, не вытянешь и не сорвёшься. — А вам известно, что Максуд Юсифович распространяет подрывную мусульманскую литературу? Подрыв-ну-ю?

— Нет. Неизвестно, — я ответил вежливо и твёрдо и скорей почувствовал, чем осознал, что перехватываю инициативу. — Но ведь вам должно всё это нравиться? В отличие от мистики. Тем более, как вы изволите выражаться, нацистской.

— С какой же это стати? — опешил Сергеев.

— Как же. Арабы враги сионизма, а враг врага — идеальный союзник.

— Эк вы повернули, ловко. Ловко. Похвально. Даже не буду с вами дискутировать, вам должно быть виднее, — подполковник повторил своё любимое присловье. — Готов допустить, что с Максудом Юсифовичем вы не особенно общались. Но, может, что-нибудь сами припомните, полезное для нас?

Несколько минут мы препирались, как бы перетягивая поводок. То я переходил в атаку: разве в гости к Дуганкову ходить запрещено? То подполковник становился злей и энергичней: в гости можно, в гости хорошо, но незаконные просмотры кинофильмов — плохо.

— А с чего вы взяли, что я смотрел кино? Я сидел в соседней комнате и ничего не видел.