– Мои проблемы – это мои проблемы. Не лезь.

Он отвернулся и замерцал, исчезая.

Заблудшие – по крайней мере, этот конкретный заблудший – не искали переходы между снами, как сноходцы, не прорывали ткань сна, как кошмары. Они просто исчезали в одном месте и появлялись в другом. Как призраки. Полезное умение – если забыть о том, какой ценой оно давалось.

Марина схватила Оша за руку. Его кожа была холоднее, чем ветер, холоднее, чем океан.

Он не обернулся. Но и не исчез – перестал мерцать, снова сгустился в данной точке времени и пространства.

– Чего ты хочешь? – его голос был глухим, словно доносился издалека.

– Помочь тебе, – ответ сорвался с губ сам собой. И был правдой.

Ошь отдёрнул руку.

– Себе помоги! А меня не… – он повысил голос, наконец повернулся к ней – и осёкся.

Океан вздыхал и стонал. Волны помутнели, увенчались белыми клочьями пены. Тучи набухли, готовые вот-вот пролиться дождём. Даже остров потерял покой – он, казалось, покачивался в такт волнам, как панцирь гигантской черепахи.

Холод рук Оша ощущался даже сквозь одежду; его дыхание холодило шею и ухо. Он неловко поглаживал-похлопывал Марину по спине, шептал что-то успокаивающее:

– …и не делай так больше. Не то станешь как я. Тебе не понравится, – он грустно хмыкнул.

К Марине возвращались чувства. Небо было сверху, земля была снизу. Её тело было её телом. Ещё пару секунд назад она не была во всём этом уверена, как будто окружающий мир перепутался, как будто она в нём потерялась – и потеряла себя.

Иногда достаточно одной капли. Только кто-то собирает капли в чашу терпения, а кто-то – в омут отчаяния. Переполнившаяся чаша может облить кипятком. Наполнившийся омут может затянуть и утопить.

Но эта капля была не той самой. Не последней. Нахлынувшее нечто отползло назад, отпустило.

Свинцовая серость превратилась в жемчужную. Электрические разряды ещё вспыхивали – но вдалеке и бесшумно, не молниями, а зарницами. Океан успокоился, его поверхность разгладилась, заблестела. Пробивавшиеся солнечные лучи рассыпали по воде множество бликов – ослепительных и мимолётных, как озорная улыбка. Откуда-то появились птицы – чайки ловили ветер крыльями, лениво парили в вышине.

Ошь и Марина сидели на берегу – рядом, бедром к бедру. Глядели на порозовевший горизонт и молчали. Не известно, когда они увидятся в следующий раз. Не известно, увидятся ли вообще.

Следующий сон Марины не будет принадлежать ей: она разделит его с кем-то из Алексов. И следующий сон, и следующий за следующим… Она понимала необходимость охраны. Даже была благодарна за эту охрану. Но не была ей рада.

И Алексы, и кошмары надеются, что Ошь снова придёт в сон Марины. Значит, ему ни в коем случае нельзя приходить.

Все эти новости и размышления не вызвали у Оша никакой реакции. Он выслушал их безэмоционально, даже не кивнул и не хмыкнул ни разу. Не нахмурился, не пошевелился. Его лицо было бледной маской, его тело – тёмным камнем.

Это не было похоже на витание в облаках, это было похоже на выпадение из реальности. Или на ледяной самоконтроль.

– Эй, ты меня слушаешь? – Марина легонько коснулась Оша.

Вот на прикосновение реакция подоспела сразу: рука попала в ловушку чужой ладони, которая резко сжала её, затем извиняясь погладила вверх-вниз, переплела их пальцы.

– Слушаю, – эхом откликнулся Ошь. – Хорошо, что они тебя подстрахуют.

– А что насчёт тебя?

– Буду держаться подальше.

Не было смысла уточнять, от кого он собирался держаться подальше. Учитывая обстоятельства – ото всех. Сейчас одиночество было для него не только проклятием, но и спасением.

Марина всё ещё хотела помочь ему выбраться из мира снов. И всё ещё не знала, как. В данный момент она ничего не могла сделать для Оша, и он это понимал. Но не уходил.

Проблемы, сомнения, опасности никуда не девались – наоборот, их становилось всё больше. Они могли утянуть на глубину, они могли подхватить и с размаха разбить об острую скалу.

Однако на маленьком несуществующем острове от них можно было отдохнуть.

Ни Ошу, ни Марине не хотелось нарушать успокаивающую тишину. Что было – прошло; что будет – неясно. Зато в их руках было мимолётное «сейчас».

Сидеть на пляже и глядеть на океан было так уютно… как сидеть на бархане и глядеть на горы в маленькой пустыне, притаившейся посреди тайги.

Марина вздрогнула. Медленно повернулась к Ошу, готовясь – боясь – увидеть совсем другое лицо.

Лицо и впрямь изменилось – его выражение было мягче, чем когда-либо прежде. Но это всё ещё было лицо Оша. Лицо, которое Марина привыкла видеть.

– М-м-м, ты чего? – он тоже повернулся к ней.

Марина, не ответив, крепче сжала его руку. Ощутила уже знакомое покалывание – чувство приблизившейся вплотную, но сдерживавшейся опасности. На вид и на ощупь рука Оша была точно такой же, как раньше; значит, всё это было настоящим. Почти наверняка.

– Извини. Просто дежавю накатило – показалось, что я до сих пор на реабилитации. Всё как будто во сне… Хотя да, это же и есть сон, – Марина запуталась в попытках объяснить свои странные ощущения. Реальность иногда казалась нереальной. Хотя насколько вообще реально то, что происходит не наяву?

Объяснение получилось сбивчивым. Но Ошь понял. Поднялся на ноги, отряхнулся от песка. И зашагал вверх по воздуху, как по невидимой лестнице:

– Разве наяву ты можешь сделать так, а?

– Нет. Дело не в этом, – Марина зябко обхватила колени руками. – В кошмарном сне… Сейчас понятно, что там была сплошная дичь. Но тогда всё казалось настоящим. Я просто не додумалась бы проверять, шагая по воздуху. А если бы и додумалась – воздух не превратился бы для меня в лестницу, ведь в глубине души я была бы уверена, что это невозможно. Если не веришь в возможность – её всё равно что нет.

Ошь смерил её долгим задумчивым взглядом. Помолчал, прикидывая что-то в уме. А затем вцепился в собственную шевелюру и дёрнул, зашипев от боли и пробормотав какое-то ругательство. В его кулаке осталось зажато несколько волосинок. Он собрал их вместе, поместил между ладоней и стал быстро-быстро работать руками, как будто добывал огонь трением.

Марина следила за его действиями со всё возрастающим недоумением. Кажется, в этом сне поломалась логика. Человек перед ней – точно-преточно Ошь, а не её воображаемый друг, порождение её спящего разума?

– Вот, держи, – Ошь протянул ей получившийся жгутик.

И что с этим делать?

Вопрос не был задан вслух – зато, похоже, был написан на всём Маринином лице, капслоком и с тремя вопросительными знаками.

Ошь вздохнул:

– Руку дай.