Поэтому я старалась не думать о нем.

Хлюпая промокшими сапогами, я прошлепала по лестнице наверх, злорадно представляя, какие дивные следы остаются на синем ковролине, и свернула к Шефу. Замерла у прикрытой двери, занеся отмерзающую руку в паре сантиметров от двери.

— Входи.

Вот так. Вот так всегда.

— Вызывали? — Я всунулась в кабинет, намереваясь смотреть куда-нибудь в сторону, чтобы только не встречаться с ним взглядом, но как-то само собой получилось, что подняла глаза. И снова вздрогнула — сколько мне еще привыкать к тому, что теперь для меня он больше, чем парень с рекламы?

Босс в кои-то веки сидел не на столе, а за ним, брови его были сурово сведены, так что на молодом лбу залегла складка. Привычная белая рубашка и плащ, который он даже не снял.

— Проходи, — Шеф переложил какие-то исписанные листы и подтолкнул один ко мне. — Прочитай и подпиши.

Я плюхнулась в кресло у стола и уткнулась взглядом в бумажку, пытаясь понять причину его перемены ко мне. Вспомнилось, как вдруг резко исчез из моей жизни Оскар — на долгих два месяца, показавшихся мне вечностью. Пусть он вроде бы и вернулся, но все равно я его почти не вижу. Если теперь еще и Шеф, это будет уже слишком! Я, покусывая губы, обдумывала возможность задать ему вопрос в лоб, но тут голос начальства выдернул меня из задумчивости:

— Боже мой, Черна, сколько можно читать пять строчек?!

Автоматически вжав голову в плечи, я наконец прочитала текст. Ну да, приказ о моем назначении в группу 5. Казенным и сухим языком, который и читать-то сложно. Параллельно указывалось, что мне присваивается воинское звание «рядовой». Я пожала плечами и подписала приказ.

Шеф взял у меня лист, все так же не поднимая глаз, и оставил свою подпись, больше похожую на вышивку бисером по шелку.

— Осталось только Оскара, — Шеф встал с кресла, придерживая полу плаща, и, не поворачиваясь, кивнул мне: — Идем.

Шел он неожиданно быстро и широко, так что пришлось чуть ли не бежать следом, краем глаза отмечая непривычную гудящую тишину — как будто много человек разом говорили очень тихим шепотом.

Шеф распахнул дверь с золотой табличкой, и мы вошли в кабинет Оскара. Я думала, что там будет пусто или только он один, но большой круглый стол, который я помнила с первого дня здесь, оказался весь занят. Я узнала лисичек, Черта и Крапиву, остальные пять существ были мне незнакомы.

Все они сидели опустив головы и ничего не говоря.

— Оскар, — Шеф кинул лист с приказом на стол, и я только сейчас увидела Оскара, отступившего от окна к столу. Смотреть на него было почти больно: осунувшийся, с недельной, наверное, щетиной, почти черными синяками под глазами, он казался тенью того мужчины, который когда-то помахал мне у арки Главного штаба.

Устало потерев глаза, он постучал рукой по столу, кто-то кинул ему ручку. Размашистая, на пол-листа, подпись и усталый голос:

— Теперь ты состоишь в пятой группе под командованием Черта.

Я перевела взгляд на только что обретенного начальника, но он даже не взглянул в мою сторону. Ссутулившись и уронив голову между выставленных на стол рук, он только едва заметно кивнул. Крапива подняла на меня глаза, и я увидела, что они покраснели от слез, да и сейчас полны ими. Я недоуменно смотрела то на Оскара, то на Шефа, чувствуя себя на редкость глупо: что-то явно случилось, причем что-то ужасное, а я ничего не знаю и, может быть, сейчас только делаю всем еще хуже своим непониманием.

Наконец Оскар вздохнул и, гоняя сильными пальцами лист с моим приказом туда-сюда по столу, выдохнул:

— Сегодня погибла Зена. В тумане необыкновенная активность. Мы не можем выпустить неукомплектованную по составу группу, так что тебя пришлось включить до окончания обучения.

Я никогда не знала, что говорить в таких случаях. Канонизированное «Мне очень жаль» всегда казалось мне глупым и пустым. Так и чудилось, что вот сейчас кто-нибудь сорвется и наорет: «Чего тебе жаль?! Что ты понимаешь?!» — и будет прав. Потому что это пустые слова, в которых нет ни капли чувства.

Так что я просто стояла и переводила ошеломленный взгляд с одного на другого, пытаясь понять, как мне себя вести. Мяла пальцами край расстегнутой куртки и надеялась найти хоть одни глаза, которые смотрели бы сейчас на меня, чтобы подсказать, что делать, а не в сторону, будто боясь признать свою вину. Но все было бесполезно. Все сидели, не шелохнувшись, и даже мой чуткий слух не улавливал никаких звуков, кроме далекого тиканья неизвестных часов. Где-то за моей спиной прислонился к стене и замер Шеф. Оскар в сотый раз проглядывал лист с приказом о моем назначении. Лисички очень похоже, почти синхронно, то прикусывали губы, то поправляли пряди волос, что казалось неуместно смешным, если бы не было так естественно. Черт так и сидел, прячась в стол, будто тот мог его защитить. Остальные оборотни за столом только изредка моргали и мельком переглядывались.

Тишину нарушил Оскар:

— Так, — он тяжело вздохнул, растирая внезапно выступившие на лбу морщины, — сейчас все в зону отдыха, сбор здесь же через…

Он вдруг замолчал, бросил беглый взгляд в окно — разноцветные бисеринки на черном полотне — и опустил голову. Я впервые увидела главного оборотня страны в замешательстве — и это просто вышибало почву из-под ног.

— Встречаемся за полтора часа до утренних сумерек, придется разобрать ситуацию, — вдруг послышался голос у меня за спиной, и я с удивлением отметила, что Шеф был не расстроен, не выбит из колеи, а собран и серьезен. Казалось, он не переживал потерю одного из лучших бойцов, а просто перестроил поведение на вариант более сложной ситуации.

Все кивнули и, как будто разом очнувшись, встали со своих мест. Сидеть остались только Крапива, почти растворившаяся в своем капюшоне, и Черт, так и не шелохнувшийся с момента моего появления в кабинете. Я неуклюже переминалась с ноги на ногу, поглядывая на безразличного Оскара. Вспомнилась Зена — воистину, она наводила на мысль о королеве воинов! Как ни странно, смерть всегда забирает именно таких — пышущих жаром, жизнью и силой.

Я подумала, что не знаю, как умирают оборотни. С нашей безумной регенерацией… воображение мгновенно нарисовало парочку ситуаций, в которых регенерация не поможет, — меня затошнило. Сделав несколько шагов назад в поисках какой-нибудь опоры, я уперлась в Шефа.

— Ой, — я повернулась, намереваясь извиниться, но наткнулась на его ледяной взгляд и замолчала.

— Через десять минут чтобы была у меня, — и только край плаща мелькнул за дверью кабинета.

Я бросила последний взгляд на Черта и Крапиву и вышла.

Идти к Шефу первый раз в жизни не хотелось. Общее напряжение и тяжесть давили на меня бетонной плитой, и я наконец поняла, насколько точно это выражение. Весь Институт притих, и без того редкие сотрудники пробегали мимо, испуганно косясь на меня и торопясь скрыться за углом. А я стояла в метре от кабинета Шефа и поглядывала на табличку «Александр Дмитриевич, глава Института». Он вселял в меня ощущение… жути. Не страха, от которого орешь, срывая горло, а именно жути. От которой холодный пот — и тот сбегает куда подальше по твоему же позвоночнику. Я поняла, насколько обманчива может быть внешность — неужели этот человек, от звука голоса которого мутилось в мозгу, мог казаться мне мягким, веселым и несерьезным пареньком? И дело было даже не в той перемене, которая произошла с ним в Нижнем Городе и которую я видела теперь постоянно. Просто произошла ситуация, в которой обнажается сущность, — и его сущность меня пугала.