Рядом со мной, разинув рот, смотрел те же передачи Алексий Бошняк. Раньше его не допускали в рубку. А теперь, попав сюда, он таращил круглые глаза за стеклами своих антикварных очков.

– Святая Луиза, – выговорил он, почесывая себе живот сквозь рубашку. – Это все сейчас происходит?

– Сигналы отображаются по мере приема.

– Ух ты… – Он покачал седеющей головой. – Одно дело – рассуждать о разоружении человечества, но совсем другое – когда это происходит у тебя на глазах.

Я стояла вольно, расставив ноги и сцепив руки за спиной. Медведеподобная аватара флота снабдила меня белоснежным мундиром без знаков различия и парой светлых кожаных сапог.

– Вы историк, – сказала я, – а перед вами – история в действии.

Бошняк откинулся на перила вокруг нашей платформы.

– Рехнуться можно, – прохрипел он, руки у него дрожали. – Господи, как же я надеюсь, что мы поступаем правильно.

Я поджала губы. Как раз сейчас на экране передо мной два мраморных корабля вырывали клочья из маленькой вооруженной луны на орбите запуганной, закабаленной планеты. Атака переплавила в светящийся шлак ускорители массы и ракеты, державшие население в рабстве, сожгла в куполах и бункерах сконструировавшую все это военную элиту.

– Позвольте, кое-что расскажу, – предложила я. – До службы во флоте я жила с матерью на маленькой ферме, мы держали коз. У нас почти не было современных удобств и связи с внешним миром. Воду брали из колодца, электричество давал ветряк, а еду мы готовили на решетке в камине. Я училась по осязаемым бумажным книгам, а не в информационной сети. Мать, досыта нахлебавшаяся конфликтов и бунтов во времена дележки земли корпорациями в начале две тысячи двести тридцатых, говорила, что забрала меня в горы, потому что не верит больше в способность человечества совладать с собственной техникой.

Я перевела дыхание. Бошняк молчал и явно не понимал, к чему я веду.

– Она считала, что люди глупы, – продолжала я. – Говорила, что они толкуют о высоких идеях, о мире, справедливости и равенстве, но, сколько ни корчат из себя умников, по-настоящему научились одному: эксплуатировать и убивать друг друга. Она видела причину, почему многие ищут веры в богов и спасителей. В глубине души они сознают, что, предоставленные самим себе, никогда не повзрослеют настолько, чтобы решить свои проблемы и осуществить идеи, за которые вроде бы так ратуют.

Закончив речь, я посмотрела, как на другом экране одиночный белый корабль столкнулся с тремя крейсерами внешников. Бой был коротким и яростным, а исход его с самого начала не вызывал больших сомнений.

– А что бы она сказала вот об этом? – Бошняк обвел рукой проекции на стенах. – Одобрила бы то, что мы тут делаем?

– Возможно, но вряд ли. Она меня никогда не одобряла.

– Мне почудилась некоторая горечь?

Усмехнувшись, я пожала плечами:

– Мы с ней не разговаривали с тех пор, как я ушла в первый рейс. Не знаю даже, жива ли она еще. Может, давным-давно свалилась с той горы.

Я замолчала, уже не заботясь, поймет ли Бошняк мои мысли.

На стенах вокруг нас свирепствовала война за мир.

Мы решили добираться до «Неуемного зуда» челноком. На «Злой Собаке» он был новый – крепкий голубовато-серый бронированный аппарат для полетов в неблагоприятной среде. Его поставили на замену прежнему, погибшему при инциденте в Галерее. Сиденья внутри еще покрывала защитная пленка, и кабина челнока пахла новизной. Мы с Клэй сели перед панелью управления и подождали, пока «Собака» выкачает из ангара воздух.

Я, чтобы скоротать время, вызвала оставшегося в лазарете Престона:

– Ты все предусмотрел?

– Все сделано и в полном порядке, – подтвердил он. – К приему пострадавших готов.

– Не знаю, как скоро мы вернемся, но корабль будет с тобой на связи и предупредит о нашем возвращении.

– Есть. Капитан?

– Да?

– Не задерживайтесь слишком долго. После той «шуточки» в музее я не совсем уверен в «Собаке». И точно не хочу оставаться с ней наедине дольше необходимого.

Я боковым зрением заметила, как Клэй возвела глаза к небесам.

– Ты не один, – обратилась я к Престону, надеясь, что он не услышит в моем голосе улыбки. – С тобой Нод и малыши.

– Замечательно!

– Через несколько часов увидимся.

Я прервала связь. В ангаре уже установился вакуум. На потолке вращались красные предупреждающие лампочки.

– Черт, – буркнула Клэй, – пора бы уж мальчику подрасти и обзавестись яйцами.

– Да пусть его, – возразила я. – Он не так плох, если привыкнуть.

Альва, обернувшись ко мне, подмигнула:

– Это ты потому так рассуждаешь, что он таскается за тобой, не сводя грустных щенячьих глаз.

– Ничего он не таскается!

– Точно тебе говорю.

– Да ничего подобного, – разозлилась я. – Во всяком случае, мне это незаметно. Просто я чувствую себя перед ним виноватой.

– За что это ты чувствуешь себя виноватой?

– Ну, я ведь всадила шестидюймовую вольфрамовую пулю в лоб его старику.

– А, это да, – хмыкнула Клэй. – Но ведь папаша у него был психопат. Ты оказала миру услугу.

– Вдруг Престон так не думает?

– Тогда почему он запечатлел тебя, как вылупившийся утенок?[3]

– Просто он еще молодой. Но он исправляется.

– Не стучится больше по ночам в твою каюту?

– Вот это точно.

Клэй воздела руки:

– Слушай, я ведь тебя не осуждаю.

– Да пошла ты!

Наружная дверь ангара под челноком треснула посередине, открыв звездный прямоугольник.

– Все системы в норме, – произнесла через имплантат в моем ухе «Злая Собака». – Готовность к выходу.

Клэй озорно смотрела на меня. Я показала ей язык и скомандовала кораблю:

– Давай выводи нас.

В челноке слышно было, как с лязгом отходили топливопроводы и воздушные шланги, как они, извиваясь спасающимися от пожара змеями, втягивались в пол и стены отсека. Из маневровых двигателей на брюхе аппарата потянулся яркий в свете ламп гидразиновый пар.

И я, и Клэй вполне могли сами управлять челноком, но решили предоставить ведение этого перелета «Злой Собаке». Она зависла над нами чудовищным артиллерийским снарядом. Я сто раз видела ее в таком ракурсе, но не переставала дивиться функциональной стройности ее закругленного корпуса, солидности орудийных гнезд и сенсорных панелей, симметричному расположению торпед и ангаров для дронов. Красовавшаяся на боку шестнадцатиконечная звезда Дома Возврата не могла скрыть ее предназначение. Ни один снаряд не сравнится с ней в изысканности, ни одно орудие – в опасной притягательности.