Я подняла глаза, посмотрела на призрачное в свете костра лицо Маминова-младшего. Вспомнились слова его отца, сказанные еще тогда, на юбилее: «…Жизнь и есть самая дорогая и жестокая игра, и никаких денег не хватит, чтобы ее оплатить, если расплачиваться по полной программе!»

– А теперь нам придется первый раз сделать то, чего мы не планировали. Нет, второй. Первый раз мы не планировали отправлять в больницу твою охрану, Алексей, которая так и не приехала на климовскую дачу. Они сами, как оказалось, попали в аварию, и мы тут ни при чем. А вот что касается Марии и моего крестника Родиона, то, к сожалению, вы слишком много знаете. Мы не можем сохранить вам жизнь. Знать о преступлениях моего сына, о нашей игре, о грешках сильных мира сего – это для вас непозволительная роскошь.

– Да ничего, крестный, – будничным тоном сказал босс. – Мы уж как-нибудь переживем… в смысле – поймем.

Босс говорил это таким тоном, как будто уже смирился, что его убьют. Но я, я-то вовсе не собиралась умирать: нет, Мария, мы еще поборемся! Мозг лихорадочно цепляется за каждую возможность; сущность разозленной, обожженной кошки поднимается наверх из глубин моего существа и…

Обожженной кошки! Обо-жжен-ной!! Вот ОНО, решение!

Я сработала четко и быстро, пока Осадчий отошел куда-то в темноту, Марина свернулась жалким клубочком, а Павел Борисович рассуждал, отвернувшись в сторону. Я подалась вперед всем телом и ткнулась боком в костер. Родион Потапович широко раскрыл глаза и словно окаменел, наблюдая за моими действиями. Боль была жуткая. Чувствовать, как языки пламени легко прожигают одежду и вот уже лижут тело, как раскаленные уголья, шипя, впиваются в кожу. Простой смертный не сумел бы вынести этого. Я перенесла это, быть может, лишь благодаря тому, что еще действовал наркотический эффект от нервно-паралитической капсулы из пневматического пистолета. Но я выдержала. Я вынесла. Я дождалась того момента, когда лопнули пережженные веревки, сорвалась со своего пылающего ложа и, сдирая обрывки обгорелых пут, бросилась вперед. В деревянной колоде, на которой сидел Маминов-старший, торчал нож, я схватила его и одним движением перерубила веревки, стягивающие тело моего босса. Из темноты на меня выбежал Осадчий, и я метнула в него нож. Он вошел отставному майору спецназа в левое плечо. Ранение не смертельное, пусть левая рука повисла плетью… но я знала, на что способен этот человек, потому медлить не стала. Сильнейшим ударом я опрокинула Павла Борисовича в костер и, увлекая за собой Родиона, бросилась куда глаза глядят. Нет, есть в жизни счастье – я выметнулась прямо… на собственную машину, которую угнал «отец Валентин» с дачи Климова.

В темноте раздался нечеловеческий вопль боли: это кричал Павел Борисович, у которого загорелась одежда. Я рывком распахнула дверцу машины, ключ торчал в зажигании, ну да это и неважно было: свою-то машину я завела бы и без ключа.

Родион Потапович, отдуваясь, рухнул на сиденье рядом со мной и простонал:

– Едем!!

Я пустила машину по грунтовке, не обращая внимания на колдобины…

Только часа через три нам удалось добраться до МКАД. А еще через час мы входили в свой офис, он же – наш дом родной. Нас встретила бледная Валентина с гневными задыхающимися словами:

– Что, опять в гости ездили? Пять часов утра уже! Ну… как погуляли?

– Бесподобно, – ответил Родион.

Мы больше не слышали ничего ни о Павле Борисовиче, ни об Осадчем, ни даже об Алексее Павловиче и его сестре Марине. Не думаю, что они уехали из Москвы, наверно, просто поменяли имена и точно так же живут, пожинают плоды маминовских капиталов. Возможно, обо всем этом знает только наш знакомый Михаил Карлович Берг, ставший председателем правления «ММБ-Банка».

Родион собирается предпринять грандиозную попытку выжать из Берга информацию: он намерен пожаловаться на него папе Карло в замечательный немецкий город Гамбург…