— Нет, Женя! Это будет гвоздь в крышку моего гроба!

Труппа наблюдала за нашей перепалкой, затаив дыхание, но по кислой Зоиной мине я поняла, что ей идея тоже не по душе. Тем не менее, девушка предпочла с режиссёром не спорить, к тому же быстро выяснилось, что честь болтаться под куполом выпала только мне, а Зою в этом месте Женя собирался выпустить на сцену обычным путём, из-за кулис, как это и задумано драматургом.

— Что ты за актриса, если не можешь сделать такой малости?! — вопил Женька, воздев руки к теперь таким небезопасным для меня перекрытиям.

— Жень, точно не помню, но кажется, ещё Станиславский что-то писал про умение гениальной актрисы кувыркаться на трапеции. В смысле, что она вовсе не обязана это уметь, — вступился за меня Сергачёв.

Женя горестно взглянул на него, на потолок, на меня и произнёс:

— Я и не говорю, что обязана уметь. Я говорю: если надо — обязана научиться! Вы как хотите, а я от такой находки отказаться не смогу!

Он повернулся, сбежал по ступеням и уселся на излюбленное место в партере, демонстрируя обиду на весь свет.

Народ принялся бурно обсуждать только что услышанное, предлагать свои варианты решения задачи, смеяться и шутить, а Женя отрешённо сидел, и ни на кого не глядя, страдал от моей несговорчивости.

Конечно, я знала, что от такой блестящей идеи он отказаться не в силах, что была бы возможность, поменял бы меня на ту, которая безропотно повиснет там, куда ткнёт указующий режиссёрский перст, и даже на крышу влезет, если понадобится. Но заменить меня пока было некем, а посему быть или не быть этой сцене в спектакле, сейчас зависело исключительно от меня.

Подвести любимого режиссёра я, конечно, не могла, а потому, понаблюдав немного за его страданиями, подошла к краю сцены и обиженно сказала:

— Ладно, кувыркнусь я на твоей дурацкой трапеции… Только, пожалуйста, в следующий раз, когда тебе взбредёт в голову очередная гениальная блажь, не заставляй меня нырять в оркестровую яму! — и заметив, как Женя с трудом подавил довольную ухмылку, язвительно добавила: — Да, и в случае моей смерти завещаю тебе всех своих котов!

Он хохотнул и хлопнул в ладоши, призывая народ к работе.

Мой новый партнёр Сева оказался на редкость талантливым парнем, и я получила от игры с ним громадное удовольствие. Подвозя после репетиции Влада и Женьку домой, я всю дорогу отпускала в адрес юноши восторженные отзывы, да так расстаралась, что, слушая дифирамбы, адресованные не ему, мой друг Сергачёв даже оскорбился. Пришлось в срочном порядке пропеть осанну и ему.

И в довершение всего, за отказ попробовать изготовленное ею утром сложное месиво, подозрительно напоминающее собачьи консервы, на меня обиделась Галка.

Не иначе как всемирный день обиды выдался!

А назавтра случилось очередное несчастье — наш сосед Ваня стал погорельцем. Причём, похоже, не без посторонней помощи.

Занятые своими делами, мы на время упустили соседа из виду, и оказалось, вчера к нему вернулась бывшая пассия Ядвига. По случаю внезапного воссоединения пара устроила шумную попойку, которая закончилась глубокой ночью не менее «весёлым» скандалом.

Высказав взаимные претензии и побив изрядное количество полезных в хозяйстве черепков, «влюблённые» разбрелись спать по разным комнатам. А ранним утром, мучимый жаждой и оттого неурочно очнувшийся Иван обнаружил себя в очаге возгорания, но зато не нашёл свою подругу.

Спасая самое дорогое — свой неоконченный опус, Ваня геройски вынес из огня папку, ноутбук и мобильный телефон, чтобы оповестить о пожаре МЧС.

Мы, разбуженные нетипичной в такой час для нашего тихого района движухой и увидевшие зарево на соседском участке, рванули к Ваниному особняку практически в чём спали и обнаружили бедолагу перед горящим домом в ещё более «импозантном» виде: в трусах и ботинках. С дебильной улыбкой на лице Ваня прижимал к груди свои сокровища.

Естественно, Саша тут же поселил соседа у нас, и мне это весьма и весьма напомнило события давнего вещего сна, в котором дом моей тёти превратился в ночлежку для страждущих. Там тоже фигурировал подобный экземпляр, питавший ко мне нежные чувства, но к счастью, ничего не писавший, и даже не читавший.

После короткого рассказа Вани о предшествующих событиях я предположила, что это Ядвига устроила пожар, рассудив примерно так: раз девица может чем ни попадя отоварить человека по башке и смыться, она и поджёг совершить тоже вполне способна.

В первый раз я смолчала, посчитав, что Ваня в какой-то степени сам нарвался на черепно-мозговую травму, но сейчас решила, что такое спускать нельзя, и поделилась с народом своими подозрениями. Но Иван отмахнулся.

— Да ну её, — сказал он, продолжая цвести идиотской улыбкой. — Главное, я рукопись вынес! А то бы сгорела…

— Вань, рукописи-то, говорят, не горят, — хмыкнула я в рифму, — а вот люди — очень даже!

Ваня, видно, такой вариант вообще не рассматривал. С минуту он тупо смотрел на меня, подёргивая обрюзгшей, испачканной сажей щекой, но в итоге всё равно решил не затевать расследование. Тем более, что имущество было застраховано, и финансово он не слишком пострадал. А морально — так даже был счастлив, проникнув к нам в дом, пусть и таким необычным, опасным путём. Сбылась, так сказать, мечта идиота обосноваться подле «музы».

С этого момента жизнь моя приобрела особенный окрас. Даже тосковать по любимому времени не осталось — в часы досуга я ошпаренной кошкой металась по дому, пытаясь скрыться от вездесущего прозаика.

Если кто-то думает, что моя недавняя пламенная речь что-то изменила в наших с Ваней отношениях, то глубоко заблуждается. По-моему, он её или вообще не понял, или тут же напрочь забыл.

Хотя нет, кое-что всё же поменялось — Ваня перестал называть меня ласковым именем озёрного чудовища. Только на этом перемены и заканчивались.

Сашку, блин, убить мало! Зачем, спрашивается, надо было тащить чокнутого к нам?! Прекрасно бы он в гостинице или у матери перекантовался!

Конечно! Их-то с Галкой он не достаёт! А вот меня…

Причём, ни с того ни с сего его взялись опекать мои коты — Магистр с Томми, и когда я возвращалась домой, они так, дружной троицей, и таскались за мною повсюду. Маг-то — ясно, что в надежде оторвать свежий кусок изысканного мексиканского «пирога», а вот Томми почему — было не совсем понятно. Хотя, возможно, просто потому, что он кот-эмпат.

В общем, получалось, что из одного театра я сразу попадала в другой — полный абсурда.

Ваня с порога обрушивал на меня свежий кусок шедевра, нимало не заботясь, что столько искусства я вынести просто не в состоянии, коты скакали вокруг, толкаясь и выясняя, кому первому лезть ко мне на руки, а Федька носился с оранжевым мячом-пищалкой, извлекая из него визгливые рулады, перекрывающие все остальные звуки.