Наташа – дала Пьеру повод думать: «Все они одни и те же». Это неправда! Наташа не такая, как Элен, и мы знаем это, и Пьер скоро поймёт, но князь Андрей долго ещё не поймёт этого.

Когда, уезжая, он повторял Наташе, что она свободна, что она может вернуть ему данное слово, может полюбить другого, – он, конечно, не верил, что она его разлюбит. Но, преодолевая себя, он допускал мысль, что кто-то достойный встретится Наташе, добьётся её любви, сделает ей предложение… Это было бы больно. Но такого унижения, какое приготовила ему Наташа, князь Андрей не мог ждать. Кого ему предпочли? Мерзавца и дурака Анатоля, который, к тому же, «не удостоил своей руки графиню Ростову…»

Он оскорблён, унижен, раздавлен – скрывает это от всех и всё-таки не может скрыть от Пьера. Характер отца просыпается в нём: услышав о болезни Наташи, «он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся», при упоминании об Анатоле «неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца», он даже с Пьером заговорил на «вы»: «ваш шурин».

Пьер подумал: «Все они одни и те же», но, увидев Наташу, которая «как подстреленный, загнанный зверь» смотрела на него, он пожалел её. Приехав к князю Андрею, он наивно спросил княжну Марью: «Но неужели совершенно всё кончено?»

Конечно, княжна Марья и старый князь, и раньше не желавшие этого брака, теперь полны злобы и презрения к Наташе. Это понятно. Но князь Андрей – он любил её, неужели он не может простить?

Как ни странно, Пьер теперь более мудр и зрел, чем его друг. Он бы простил, потому что он видит, как Наташа мучается и казнит себя. Он бы простил ещё и потому, что разлюбить Наташу он всё равно не может, что бы она ни делала. Он бы простил потому, что его любовь к Наташе сильнее гордости и самолюбия.

Князь Андрей не прощает: «Я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу… Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мной никогда про эту… про всё это».

Семь лет назад князь Андрей сказал Пьеру о своей жене Лизе: «Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым!» С Лизой он не был счастлив; с Наташей счастье могло быть таким полным, но, оказывается, с ней нельзя быть покойным за свою честь!

Так понимает князь Андрей; такова е г о правда. Но есть другая правда: когда любишь, нельзя думать только о себе. Князь Андрей не умел думать о Наташе, за неё – с этого началась трагедия. Теперь, отказавшись простить, он опять думает только о себе.

Так он и останется один, со своим тайным горем и со своей гордостью, а тем временем наступил новый год. 1812-й, и в небе стоит странная яркая комета, предвещающая беду, – комета 1812 года. Пьер видит комету, возвращаясь от Наташи. Он понял то, чего не хочет понять Андрей: Наташа осталась собой. Униженная, измученная, она не ждёт уже ничего для себя, но терзается за князя Андрея. Она-то умеет думать о другом больше, чем о себе. «Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё…» Так говорит она Пьеру, и в ответ на это у Пьера невольно вырываются слова, которых ни он, ни она никогда не забудут: «Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей».

С этими словами Пьер входит в 1812 год, – он не знает ещё, что его тягостная жизнь отставного камергера, московского барина на покое кончилась. Впереди – ещё одна жизнь в занятой французами Москве, с мечтой убить Наполеона; и ещё одна – в плену, под влиянием Платона Каратаева; а потом – возродившаяся любовь к Наташе, семья, дети; и ещё раз – духовное обновление, новое братство петербургских молодых людей, названное позже декабристским; и целая жизнь одного дня – 14 декабря 1825 года, и долгая жизнь каторги, и новая жизнь возвращения…

Он пройдёт через много жизней, граф Пьер Кириллович Безухов, он будет горько несчастлив ещё не раз, но он проживёт полную, переполненную, многоликую, свою единственную данную ему жизнь, потому что он не останавливается, ищет, потому что живёт он душою.

III

– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?

– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.

– Бородино, – поправляя, отвечал другой.

1. Два императора

С первых страниц «Войны и мира» мы слышали о Наполеоне. Он занимал воображение гостей Анны Павловны Шерер; о нём спорили, его ненавидели, им восхищались… Потом мы видели его на поле Аустерлица, над раненым князем Андреем, и ещё раз – в Тильзите, когда из узурпатора и врага Александра I он превратился в его царственного брата. Мы знаем, что он был героем и олицетворением французской революции для Пьера, чудовищем – для светских дам и французских эмигрантов, что князь Андрей преклонялся перед его военным гением и блестящей судьбой…

Мы слышали о Наполеоне и видели его глазами героев романа. Но только в третьем томе мы увидим его глазами Толстого – и этот Наполеон – новый, неожиданный для нас, потому что Толстой видит его не так, как Пьер или князь Андрей, не так, как Анна Павловна и её гости, и не так, как видели его Пушкин и Лермонтов.

Чудесный жребий совершился,

Угас великий человек, –

писал Пушкин в год смерти Наполеона, за сорок лет до начала работы Толстого над «Войной и миром». Пушкинский Наполеон – «под шляпой с пасмурным челом, с руками, сжатыми крестом» – властитель дум целого поколения, романтический герой. Таков же он у Лермонтова: «на нём треугольная шляпа и серый походный сюртук», «на берег большими шагами он смело и прямо идёт, соратников громко он кличет и маршалов грозно зовёт…»

Таким представляли себе Наполеона князь Андрей и Пьер, таким знала его поверженная Европа. У Толстого он, на первый взгляд, тоже такой: «Войска знали о присутствии императора, искали его глазами, и, когда находили на горе перед палаткой отделившуюся от